Лучший способ избавиться от искушения поддаться ему оскар уайльд

ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ

Художник – это тот, кто создает красивые вещи.

Раскрыть художество и скрыть художника – такова у художества цель.

Критик – это тот, кто в новой манере, или пользуясь новым материалом, выразит свое впечатление от этих красивых вещей.

Критика, плохая и хорошая, всегда есть автобиография.

Так что те, кто видят развратное в прекрасном, сами развратны и притом не прекрасны. Это большой недостаток.

Находить в прекрасных вещах также и прекрасные идеи умеют люди культурные. Для них еще есть надежда.

И только для избранных прекрасные вещи исключительно означают красоту.

Нет ни нравственных, ни безнравственных книг. Есть книги, хорошо написанные, и есть книги, плохо написанные. Только.

Неприязнь девятнадцатого века к реализму – это ярость Калибана, видящего в зеркале свое лицо.

Неприязнь девятнадцатого века к романтизму – это ярость Калибана, не видящего в зеркале своего лица.

Чья-нибудь нравственная жизнь может порой оказаться сюжетом художника; однако вся нравственность художества – в совершенном применении несовершенных средств.

Ни единый художник не желает что-либо доказывать, ведь доказаны могут быть даже достоверные истины.

Ни у какого художника не бывает этических пристрастий. Этические пристрастия в художнике есть непростительная манерность стиля.

Болезненных художников нет. Художник может изображать все.

Мысль и язык для художника, – орудия его художества.

Порок и беспорочность для художника – материалы его художества.

В отношении формы, музыка есть первообраз всякого искусства. В отношении чувства, первообразом является лицедейство актера.

Всякое искусство одновременно есть и поверхность и символ.

Те, кто проникают глубже поверхности, сами ответственны за это.

Те, кто разгадывают символ, сами ответственны за это.

Ибо зрителя, а не жизнь, поистине отражает искусство.

Несогласие мнений о каком-нибудь создании искусства свидетельствует, что это создание ново, сложно и жизненно.

Если критики между собой не согласны, – художник в согласии с собою.

Мы можем простить человека, создающего полезную вещь, если сам он не восхищается ею. Единственное оправдание для создающего бесполезную вещь – это то, что каждый восхищается ею безмерно.

Все искусство совершенно бесполезно.

Мастерская была пропитана пряным ароматом роз, и, когда легкое дуновение летнего ветерка проносилось в саду меж деревьями, в открытую дверь вплывал удушливый запах сирени или тонкое благоухание розового шиповника.

Лежа в углу дивана, покрытого персидскими чепраками, и куря, но обыкновению, одну за другою бесчисленные папиросы, лорд Генри Уоттон мог мельком улавливать сияние медвяно-сладких и медово-цветных лепестков альпийского ракитника, трепетные ветви которого, казалось, едва выдерживали тяжесть своей пламенно-яркой красоты; изредка по длинным шелковым занавесям громадного окна, создавая на мгновение эффект японской живописи, проносились фантастические тени пролетавших мимо птиц, заставляя лорда Уоттона думать о токийских желтолицых художниках, стремящихся выразить порыв и движение в неподвижном по своей природе искусстве. Дремотное жужжание пчел, то пробивавших себе дорогу в нескошенной высокой траве, то с однообразной настойчивостью кружившихся над пыльными, золочеными Усиками вьющейся лесной мальвы, как будто делали тишину еще более тягостной. Глухой гул Лондона доносился сюда, как басовые ноты далекого органа.

Посреди комнаты на мольберте стоял портрет молодого человека необыкновенной красоты во весь рост, а перед ним, немного поодаль, сидел и сам художник, Бэзиль Холлуорд, внезапное исчезновение которого несколько лет тому назад вызвало в обществе так много шуму и возбудило немало странных толков.

Когда художник взглянул на грациозную, красивую фигуру, так искусно отраженную его кистью, улыбка удовольствия появилась и как бы застыла у него на лице. Внезапно он вскочил и, закрыв глаза, прижал свои веки пальцами, будто стараясь удержать у себя в мозгу какой-то чудный сон, от которого он боялся проснуться.

– Это ваше лучшее произведение, Бэзиль, лучшая изо всех вами написанных картин, – проговорил лорд Генри томно, – Вы непременно должны выставить его в будущем году в Grosvenor Gallrey. Академическая выставка слишком велика и вульгарна. Когда бы мне ни случалось там бывать, там всегда такое множество людей, что немыслимо разглядеть картины, а это ужасно, или же такое множество картин, что нельзя разглядеть людей, а это еще ужаснее. Гросвенор, по-моему, единственное место для вас.

– Вернее всего, я не стану нигде выставлять эту вещь, – ответил Бэзиль, закидывая голову назад по своей странной привычке, заставлявшей, бывало, его товарищей в Оксфорде[1] смеяться над ним. – Нет, я нигде не выставлю ее.

Лорд Генри поднял брови и в изумлении посмотрел на него сквозь прозрачно-голубые завитки дыма, причудливыми кольцами поднимавшиеся от его крепкой папиросы, пропитанной опием.

– Вы ее не выставите? Да почему же, милейший? По какой причине? Какие вы, художники, странные люди! Вы все на свете готовы сделать, чтобы добиться известности; а как только вы ее добьетесь, вы точно стараетесь от нее отвязаться. Это, по-моему, глупо, ибо что может быть на свете хуже того, что о человеке все говорят? Только одно: когда о нем молчат, А такой портрет, как этот, доставит вас головою выше всех молодых художников Англии, а старых преисполнит чувством зависти, если только старики вообще-то способны на какие-нибудь чувства.

– Я знаю, что вы будете надо мною смеяться, – ответил художник: – но я, право, не могу выставить этот портрет, Я вложил в него слишком много себя самого.

Лорд Генри растянулся на диване и засмеялся.

– Да, я знал, что вы будете смеяться; но, тем не менее, это так.

– Слишком много себя самого! Честное слово, Бэзиль, я не знал, что вы до того тщеславны; и я, право, не вижу никакого сходства между вами, – у вас такое суровое, сильное лицо и верные, как уголь, волоса, – и этим юным Адонисом, который словно сотворен из слоновой кости и лепестков розы. Ведь, дорогой мой Бэзиль, он – Нарцисс, а вы… гм… конечно, у вас очень одухотворенное выражение лица и все такое; но красота, настоящая красота кончается там, где начинается одухотворенность. Интеллект сам по себе уже есть вид преувеличения, и он нарушает гармонию всякого лица. Как только человек начинает думать, у него лицо превращается в один сплошной нос, или лоб, или что-нибудь такое же ужасное. Посмотрите на выдающихся людей какой угодно ученой профессии. Как они все безобразны! Исключая, конечно, лиц духовных. Но те ведь никогда и не думают. Епископ и в восемьдесят лет обыкновенно повторяет то, что его учили говорить, когда он был мальчишкой восемнадцати лет, и естественно поэтому, что наружность его навсегда остается приятной. Ваш таинственный юный приятель, имени которого вы не сказали мне, но чей портрет меня прямо восхищает, наверное, не мыслит никогда. Я в этом совершенно уверен. Он – безмозглое, прелестное создание, и его надлежало бы всегда иметь здесь зимой, когда нет цветов, на которые можно смотреть, и летом, когда чувствуешь потребность охладить свои мысли. Пожалуйста, не льстите себе самому, милый Бэзиль; вы ни капельки на него не похожи.

– Вы меня не понимаете, Гарри, – ответил художник. – Конечно, я не похож на него. Я это знаю прекрасно. И, право, я бы очень жалел, если бы оказался похож на него. Вы пожимаете плечами? Я говорю вам правду. Над всяким физическим или умственным превосходством тяготеет какой-то рок, тот самый, который на всем протяжении истории преследует нетвердую поступь царей. Лучше не отличаться от других. Уроды и дураки в этом мире всегда остаются в барышах. Они могут спокойно сидеть и праздно взирать на то, как играют другие. Если они не знают побед, зато не знают поражений. Они живут так, как все мы должны бы жить: невозмутимо, равнодушно, не зная тревог. Они никому не приносят гибели и сами не гибнут от вражьих рук. Ваше положение и богатство, Гарри; мой ум, каков бы он ни был, мое искусство, какова бы ни была ему цена; красота Дориана Грея – за все эти дары богов мы заплатим когда-нибудь страданием, страшным страданием.

Источник

„Единственный способ отделаться от искушения — поддаться ему.“

«Портрет Дориана Грея»
Разные

Добавить примечание

The only way to get rid of temptation is to yield to it.

Источник: The Picture of Dorian Gray

Оскар Уайльд 409

Мудрые цитаты и высказывания Оскара Уайльда

Время — потеря денег.

Я могу устоять против всего, кроме соблазна.

Единственный способ отделаться от искушения — поддаться ему.

Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут.

Пунктуальность — вор времени.

У каждого святого есть прошлое, у каждого же грешника есть будущее.

Любовь к себе — это начало романа, который длится всю жизнь. («Идеальный муж»)

Будь собой, остальные роли заняты.

Тому, что действительно нужно знать, никто не научит.

Мужчины всегда хотят быть первой любовью женщины. Женщины мечтают быть последним романом мужчины.

…Жизнь слишком важна, чтобы рассуждать о ней серьёзно.

Ты любишь всех, а любить всех – значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны.

Все можно пережить, кроме смерти.

Я вовсе не хочу знать, что говорят за моей спиной, — я и без того о себе достаточно высокого мнения.

Единственный наш долг перед историей — это постоянно её переписывать.

Патриотизм — это религия бешеных.

Терпеть не могу логики, она всегда банальна и нередко убедительна.

Дружба трагичнее любви — она умирает гораздо дольше.

Все мужчины — чудовища. Остается одно — кормить их получше.

Господь, создавая человека, несколько переоценил свои силы.

Опытом люди называют свои ошибки.

В детстве мы любим родителей. Став взрослыми, судим их.

Любовь начинается тогда, когда мы обманываем себя, и заканчивается, когда мы обманываем другого.

Всякий раз, когда человек допускает глупость, он делает это из самых благородных побуждений.

Своих мужей всегда ревнуют некрасивые женщины. Красивым — не до того, они ревнуют чужих.

Когда о вас говорят, то хуже этого может быть только одно — когда о вас не говорят.

Если человек о чем-то здраво судит — это верный знак того, что сам он в этой области недееспособен.

Любовь должна прощать все грехи, только не грех против любви.

У современной демократии есть только один опасный враг — добрый монарх.

Философия учит нас с невозмутимостью относиться к неудачам других.

Естественность — всего лишь поза, и к тому же самая раздражающая из всех, которые мне известны.

Как только каннибалам начинает угрожать смерть от истощения, Господь, в своём бесконечном милосердии, посылает им жирного миссионера.

Какая прекрасная сегодня луна! — Да, но если бы вы видели её до войны…

Когда со мной сразу соглашаются, я чувствую, что я не прав.

Красота души растёт, чтоб обрести дар видеть бога («Святая блудница, или Женщина, покрытая драгоценностями»)

Молитва должна оставаться без ответа, иначе она перестаёт быть молитвой и становится перепиской.

Общество часто прощает преступника. Но не мечтателя.

Опыт — это имя, которое каждый даёт своим ошибкам.

Циник — человек, знающий всему цену, но не знающий ценности.

Поэт может вынести всё, кроме опечатки.

Правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой.

Теперь хорошее воспитание — только помеха. Оно от слишком многого отгораживает.

Трудно избежать будущего.

Фундаментом литературной дружбы служит обмен отравленными бокалами.

Чужие драмы всегда невыносимо банальны.

Я умираю, как жил, — не по средствам.

Жизнь никогда не бывает справедливой. Для большинства из нас так оно, пожалуй, и лучше.

Материнство — факт. Отцовство — мнение.

Всякое желание, которое мы стараемся подавить, бродит в нашей душе и отравляет нас. А согрешив, человек избавляется от влечения к греху, ибо осуществление — это путь к очищению. После остаются лишь воспоминания о наслаждении и сладострастие раскаяния. Единственный способ отделаться от искушения — уступить ему.

Облагораживает человека только интеллект.

Во всём, к чему люди относятся серьёзно, нужно видеть комическую сторону вещей.

Совесть — официальное название трусости.

Единственное, о чем никогда не пожалеешь, это наши ошибки и заблуждения.

Понятие добра и зла доступно лишь тем, кто лишен всех остальных понятий.

Верность в любви, как и последовательность и неизменность мыслей, — это попросту доказательство бессилия.

Человек должен вбирать в себя краски жизни, но никогда не помнить деталей. Детали всегда банальны.

Только слова придают реальность явлениям.

Бессмысленно делить людей на хороших и дурных. Люди бывают либо очаровательны, либо глупы.

На древнегреческом портале античного мира было начертано: познай самого себя. На портале современного мира будет начертано: будь самим собой.

Бремя наших дней слишком тяжко для того, чтобы человек мог нести его в одиночестве, а мирская боль слишком глубока для того, чтобы человек в одиночку был в состоянии её пережить. («Молодой король»)

Люди всегда смеются над своими трагедиями — это единственный способ переносить их.

Мир делится на два класса — одни веруют в невероятное, другие совершают невозможное.

Умеренность — роковое свойство. Только крайность ведёт к успеху.

Общество испытывает поистине ненасытное любопытство ко всему, любопытства не заслуживающему.

Книги, которые мир называет аморальными, — это книги, которые демонстрируют миру его позор.

Общественное мнение торжествует там, где дремлет мысль.

Атеизм нуждается в религии ничуть не меньше, чем вера.

Большинство из нас — это не мы. Наши мысли — это чужие суждения; наша жизнь — мимикрия; наши страсти — цитата!

Бывать в обществе просто скучно. А быть вне общества — уже трагедия.

Те, кто видит различие между душой и телом, не имеют ни тела, ни души.

Убийство — всегда промах. Никогда не следует делать того, о чём нельзя поболтать с людьми после обеда.

Лечите душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа.

Смех — неплохое начало для дружбы, и смехом же хорошо её закончить.

Эгоизм — это не значит жить так, как хочешь, это требование к другим жить так, как вы этого хотите.

Я всегда удивляю сам себя. Это единственное, ради чего стоит жить.

Истинны в жизни человека не его дела, а легенды, которые его окружают. Никогда не следует разрушать легенд. Сквозь них мы можем смутно разглядеть подлинное лицо человека.

Немного искренности — вещь опасная, но абсолютная искренность просто фатальна. («Критик как художник»)

Ничего не делать — это одно из самых сложных занятий, самое сложное и самое интеллектуальное. («Критик как художник»)

Существует только один грех — глупость. («Критик как художник»)

За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия. Чтобы зацвёл самый скромный цветочек, миры должны претерпеть родовые муки.

Опытом люди называют свои ошибки.

В детстве мы любим родителей. Став взрослыми, судим их.

…что пользы человеку приобрести весь мир, если он теряет собственную душу?

Мы считаем модным то, что носим сами и немодным то, что носят другие.

В жизни возможны только две трагедии: первая — получить то, о чем мечтаешь, вторая — не получить.

Вся прелесть прошлого в том, что оно прошлое.

Чтобы вернуть свою молодость, я готов делать все — только не вставать рано, не заниматься гимнастикой и не быть полезным членом общества.

Иногда то, что мы считаем мертвым, долго ещё не хочет умирать. (\»Портрет Дориана Грея\»)

. я не выношу вульгарный реализм в литературе. Человека, называющенго лопату лопатой, следовало бы заставить работать ею — только на это он и годен. (Потрет Дориана Грея)

Судьба не шлет нам вестников -для этого она достаточно мудра или достаточно жестока. (\»Портрет Дориана Грея\»)

В реальном мире фактов грешники не наказываются, правденики не вознаграждаются. Сильному сопутствует успех, слабого постигает неудача. Вот и всё. (\»Портрет Дориана Грея\»)

Поддержи Бугага.ру и поделись этим постом с друзьями! Спасибо! 🙂

Источник

Лучший способ избавиться от искушения поддаться ему оскар уайльд