Право и мораль
Одни поступки людей регулируются только нормами морали, другие — только законом. Конечно же, первых больше, чем вторых. Древнеримский философ Сенека по этому поводу утверждал: «Стыд запрещает порою то, чего не запрещают законы». Однако, есть жизненные ситуации, которые оцениваются как правом, так и моралью.
Марат солгал своему другу Николаю, нарушив норму морали, в этом случае он заслуживает только общественного осуждения, порицания, государство в этот процесс не вмешивается. Но если Марат не выполнил условий договора купли-продажи аудиокассеты (получил деньги, но кассету не передал), то он уже нарушил требования Гражданского кодекса, общеобязательного дли всех участников гражданского оборота в стране, а это влечет применение гражданско-правовой ответственности. Правда, и в этом случае Марат достоин морального осуждения за противозаконные действия.
Нормы права в основном построены на морали и выражают народную мудрость, требования наиболее целесообразного поведения в трудовой деятельности, в быту, определяют способы борьбы со злом, несправедливостью, преступностью и т. д. В демократическом государстве все правовые правила поведения имеют в своей основе моральную основу. Все, что запрещено законом, запрещено и моралью. Хулиганство, воровство, наркомания запрещены законом. И мы не одобряем людей, которые их совершают. Наша мораль тоже несовместима с такими поступками.
Право не только покоится на нормах морали, по само воспитывает, учит справедливости, необходимости соблюдать чужие права и свободы. С этой точки зрения не совсем права русская пословица «Где закон, там и обида». Для лица, нарушившего закон, наступают определенные негативные последствия, «обида». Но эти последствия наступают за действия, которые, в свою очередь, грубо нарушили интересы других граждан, общества, государства. Поэтому это справедливая мера — не нарушай закон и тебе не будут причинены никакие «обиды». Человек с высокими нравственными качествами никогда не нарушит закона.
О праве и морали в нашем обществе мы пока говорили как о нормативных регуляторах, не показывая различий. Да, право и мораль в нашем обществе действительно построены на единых основах, выражают общечеловеческие ценности и идеалы. Но нельзя забывать, что право и мораль — это разные нормативные регуляторы. Они имеют свои особенности, свою область воздействия. В чем-то это воздействие совпадает, а в чем-то нет.
Кроме того, нормы морали по своей природе расплывчаты, Неконкретны. Даже члены одной семьи оценивают одни и те же поступки по-разному.
Право отличается четкостью, определенностью. Нормы права регулируют не чувства и настроения людей, а их поведение, действия. Чтобы уяснить себе различия между нормами права и нормами морали, внимательно изучите эту схему.
| Различия между нормами права и нормами морали | ||
| Критерии сопоставления | Правовые нормы | Нормы морали |
| Сфера регулирования | Наиболее важные общественные отношения, затрагивающие существенные интересы людей и общества | Все общественные и личные отношения типа: человек — человек, человек — коллектив, человек — общество, человек — государство |
| Форма существования | Закреплен в законах | Существуют, сложившись постепенно в общественном сознании |
| Ответственность в случае нарушения | Возможность государственного принуждения | Моральное осуждение обществом, коллективом или отдельными лицами |
| Когда становятся обязательными регуляторами поведения человека | После их установления или утверждения государством | После их внедрения в индивидуальное сознание личности |
| Перепективы развития | В будущем обществе нормы права сольются с нормами морали в единые нормы поведения людей | |
Лучшие адвокаты нашего бюро «Сайфутдинов и партнеры» оказывают юридические услуги на всей территории Республики Татарстан.
Если Вам нужна консультация адвоката по вопросам правонарушений в городах Набережные Челны, Казань, Альметьевск, Нижнекамск, Мензелинск, Елабуга, Бугульма, Заинск, Сарманово, Менделеевск, Чистополь, позвоните нам: 8-917-251-21-84, 8 (8552) 58-04-20, 8-903-318-22-08 или напишите: mail@advokatrt116.ru
Напоминаем, что адвокаты Республики Татарстан проводят бесплатную юридическую консультацию по уголовным, гражданским, семейным, арбитражным, административным делам, жилищным и трудовым спорам каждую пятницу с 9 до 12 часов в нашем офисе по адресу: Набережные Челны, проспект Мира, дом 22, офис 255 (7/02, подъезд 8)
Источник
Дело о скандальности торгового знака, или Что важнее: право или мораль?
Вместо негативной карантинной повестки дня предлагаю вам снова переключить внимание на интересные вопросы гражданского права. Если в прошлый раз я делился результатами проведённого мною опроса, то в этот раз хотел бы обратить внимание на крайне интересное дело, которое было рассмотрено Верховным судом США в прошлом году.
Прежде чем рассказывать о нём, хочу сделать несколько вводных замечаний. Как известно, любое коммерческое лицо заинтересовано, чтобы производимые им товары или оказываемые услуги не копировались конкурентами. Для этого в интеллектуальном праве были разработаны такие категории как торговый знак и знак обслуживания. С функциями торговых знаков все ознакомлены и не стоит на них сейчас останавливаться. Важно следующее: во многих национальных кодексах и международных актах присутствует норма, согласно которой запрещается регистрация товарных знаков противоречащие морали. Так, ст 6 Парижской конвенции об охране промышленной собственности устанавливает, что товарные знаки могут быть отклонены при регистрации или признаны недействительными если знаки противоречат морали или публичному порядку и, в особенности если они могут ввести в заблуждение общественность. Эта норма, которая присутствовала также и в первоначальном тексте Конвенции, стала основой для национальных законодателей, которые опирались на неё при написании собственных законов об интеллектуальной собственности. Так, например, согласно ст. 1483 (3)(2) ГК РФ не допускается государственная регистрация в качестве товарных знаков обозначений, противоречащие общественным интересам, принципам гуманности и морали. Помимо этого, похожую по содержанию норму можно встретить и в других актах международной унификации. Аналогичное регулирование имеется и в американском федеральном законодательстве, в Законе о торговых знаках или Акте Лэнхама (Lanham Act, Trademark Act of 1946).
Интерес приведённое ниже дело представляет ввиду следующего. По сути, право, которое является самостоятельной категорией и независимой от морали, делает шаг назад и уходит на второй план. Наличие или отсутствие правовой защиты регулируется не справедливостью, целесообразностью или, наконец, экономическим обоснованием, а рассуждениями о том, что хорошо, а что плохо. Нельзя зарегистрировать какой-либо торговый знак, только потому что он содержит некое противоречие морали и гуманности. Правильно ли это, учитывая, что мораль понятие субъективное, зависящее от текущего мнения общества? Именно на этот вопрос ответил Верховный суд США в деле Iancu v. Brunetti (2019) (решение в закреплённых документах)
Эрик Брунетти, американский дизайнер, в начале 90-х создал собственную линейку одежды под брендом FUCT. Он настаивал, что это название бренда представляет собой аббревиатуру, которая расшифровывается как «Друзья, которым ты не можешь доверять» (Friends U Can’t Trust), и поэтому правильно произносить F-U-C-T. Между тем, большинство людей произносило название бренда по-другому, а именно как слово fuck в прошедшем времени (fucked). Созвучность предполагаемого названия бренда и получившегося признавалась самим Бруннети. В начале 10-х дизайнер попытался зарегистрировать своей бренд в Агенстве по патентам и товарным знакам США (United States Patent and Trademark Office), но получил отказ. Основанием для отказа в государственной регистрации стало положение § 1052(a) федерального Закона о торговых знаках 1946, согласно которому не допускается регистрация торгового знака, содержащее или состоящее из аморальных (immoral) или скандальных (scandalous) элементов.
Бруннети, очевидно (иначе не было бы этого поста), не согласился с таким положением и начал оспаривать это решение. В Апелляционном суде США по федеральному округу (United States Court of Appeals for the Federal Circuit) он нашёл поддержку. Суд признал положение закона противоречащим Первой поправке к конституции, установив, что подобная норма противоречит свободе слова. Агентство не согласилось с таким выводом и обратилось в Верховный суд.
Верховный суд поддержал точку зрения апелляционной инстанции, указав следующее. Согласно выработанной ранее позиции в деле Matal vs Tam (2017) ограничение в регистрации торговой марки может признано неконституционным, если оно «viewpoint-based bar». Перевести однозначно данный термин довольно сложно. Суть термина заключается в том, что запрещается какая-либо форма ограничения права на свободу слова, если она выражается в том, что высказывания считаются той или иной частью населения неправильными. То есть, по сути, ограничение свободы слова не должно зависеть от мнения части (не обязательно большинства) общества о том, что есть хорошо, а что есть плохо, а должно иметь объективный характер. В связи с этим адекватным переводом данного понятия служит «ограничение, строящееся на чьей-либо точке зрения».
При этом Верховный суд указал, что оспариваемое ограничение (аморальность и скандальность) как раз и является «viewpoint-based bar». Такой вывод Верховным судом был сделан на основе того, как регистрирующий орган определяет понятие моральности и скандальности. Оба понятия являются оценочными, то есть моральность или скандальность того или иного знака определяется господствующей в данный момент в обществе концепции. Это значит, что государственную регистрацию получат только те торговые знаки, которые соотносятся с мнением большинства. Как красиво указал Верховный Суд:
“Love rules”? “Always be good”? Registration follows. (Нравятся правила? Всегда соблюдал их? Регистрация)
“Hate rules”? “Always be cruel”? Not according to the Lanham Act’s “immoral or scandalous” bar. (Ненавидишь правила? Постоянно нарушаешь их? Не выполняешь критерий аморальности и скандальности)
Далее суд приводит примеры из практики регистрирующего органа, который одобрял одни заявки, только потому что они несли позитивный контекст и запрещал другие, с отрицательным контекстом, хотя разницы между используемыми словесными формулировками была не большая.
Пытаясь иным образом сохранить конституционность закона правительство высказало два довода:
1. Можно не обращать внимание на текст закона, а посмотреть на его суть. То есть, не концентрироваться на тексте Закона о торговых знаках, а руководствоваться смыслом закона и благодаря такому толкованию признать, что актом Лэнхема запрещается использование «знаков, которые являются оскорбительными [или] шокирующими существенную часть общественности в силу их способа выражения, независимо от любых мнений, которые они могут выражать». По мнению правительства, благодаря такому толкованию по мнению правительства удавалось избежать подпадания под критерий viewpoint-based. С такой точкой зрения суд не согласился, указав что изменение толкования суда возможно только тогда, когда существует двусмысленность. Переписывать же закон суд не имеет полномочий. Предложенное правительством толкование по мнению суда по сути переписывает закон.
2. Также правительство попробовало указать, что закон можно сохранить в силе в силу его конституционно допустимого применения (защита от сексуально-откровенных или вульгарных торговых знаков). По сути, правительство предложило оставить в силе оспариваемую норму закона через применение overbreadth doctrine, согласно которой, если закон обоснованно ограничивает свободу слова (например, в случае запрета на оскорбления и клевету), но сформулирован слишком обобщённо, то можно сохранить конституционность данного закона, если попавшее под регулирование закона правомерное поведение является несущественным. Но суд даже не стал рассматривать данной довод правительства, так как доктрина не применима в случае ограничения, основанного на какой-либо точке зрения (viewpoint-discriminatory law). Суд не должен рассматривать допустимое и не допустимое применение такого дискриминирующего закона.
На основе всего этого суд постановил признать положение акта Лэнхэма о запрете аморальных и скандальных знаков неконституционным, особенно подчёркивая, что это имеет большое значение во времена, когда свобода слова находится под ударом. Означает ли это, что суд разрешает навсегда использовать всякого рода непотребные знаки? Не совсем, закрепив, что конгресс может закрепить запрет на использование бранных слов и знаков, но на основе более аккуратного критерия. То есть, суд требует от Конгресса более детального и обоснованного критерия, который не будет строиться на мнении части населения о том, что есть хорошо, а что есть плохо.
Чем так эпохально это решение? На мой взгляд, тем, что Верховный суд подчеркнул разницу между правом и моралью. Общество может считать что-то неправильным, аморальным и скандальным, но право должно относиться к этому абсолютно нейтрально. Субъективные права каждого человека не должны зависитесь от мнения большинства. Есть у человека потребность в скандале – пусть. Почему право должно вслед за моралью запрещать какую-то модель поведения (регистрацию товарного знака) только со ссылкой на мнение большинства? Ответа на этот вопрос, на мой взгляд, нет.
Конечно же, есть вещи, которые нельзя произносить в силу закона (нецензурная брань). Регистрировать товарные знаки с ними нельзя, так как даже произносить публично данные слова нельзя. Но остальное должно быть позволительно. Особенно в ситуации, когда продажа под определённым брендом возможна, но регистрация такого торгового знака запрещена.
Источник
Закон об оскорблении общественной нравственности
Вчера в новостные ленты пестрили сообщениями о том, что в Госдуму внесли законопроект https://sozd.duma.gov.ru/bill/954048-7, который предлагает внести ответственность чиновников за оскорбление граждан, путем внесения изменений в ст. 5.62 КоАП РФ. Но, если читать весь законопроект, то там оказывается есть ещё одна интересная новелла – новая редакция ч. 1 ст. 5.62 КоАП РФ, которая будет звучать так: Оскорбление, то есть унижение чести и достоинства другого лица или унижение достоинства группы лиц, выраженное в неприличной или иной, оскорбляющей общественную нравственность форме.
В пояснительной записке законотворцы поясняют, что анализ правоприменительной практики показывает, что существующий механизм защиты чести и достоинства граждан от унижения, в том числе содержащегося в публично демонстрирующемся произведении и СМИ, не является достаточно эффективным. В соответствии с диспозицией статьи 5.61 КоАП РФ («Оскорбление»), обязательным квалифицирующим признаком данного деяния является неприличная форма. Между тем, унижение чести и достоинства человека, особенно посредством СМИ, не обязательно должно выражаться в неприличной форме. Представляется, что такая новелла окончательно и бесповоротно искажает изначальную сущность такого правонарушения как оскорбление. Либо демонстрирует его непонимание. Традиционно считается, что данное деяние посягает на личные, неимущественные блага человека, такие как честь и достоинство, но при этом забывается тот факт, что государственное преследование такого деяние призвано также сделать месть гуманной, защитив обидчика от чрезмерной мести. Поскольку оскорбление порождает обиду, а обида порождает жажду мести, которая может иметь крайне суровую форму и опасные последствия, то именно регулирование мести лежит в основе правового регулирования оскорбления.
Поясним данный тезис. Месть является древнейшей эмоцией, воспитанной в нас эволюцией в качестве одного из моральных регуляторов. Она коренится, по существу, в чувстве власти и превосходства. Она возникает в ответ на переживание ущерба, вызванного обидой, и имеет целью улучшить «самочувствие» приниженное или ухудшенное пережитым ущербом. Месть выступает реакцией на чувство неполноценности, которое агрессор внушает своей жертве. Ущемленный человек естественным образом не желает чувствовать себя ниже другого человека и, следовательно, стремится, мстя за агрессию, показать, что он равен агрессору или даже превосходит его. Лучше всего месть отвечает цели восполнения чувства неполноценности и обиды тогда, когда направлена на самого агрессора, однако принятие какого-то определенного направления несущественно для нее, поскольку она изначально – является «ненаправленной» и неограниченной.
Первая стадия, через которую прошла месть в истории человеческого рода, говорит он, характеризовалась полной или почти полной неразборчивостью. Целью обиженного человека было всего лишь поднять свое ущемленное «самочувствие», причинив страдания кому-нибудь другому, и его дикое желание удовлетворялось независимо от того, был ли человек, на которого изливался его гнев, виновным или невинным. Так индейцы навахо, ревнуя своих жен, склонны обрушивать раздражительность и злобу на первого, кто попадется им на пути, австралийский отец, маленький ребенок которого случайно получил травму, атакует ни в чем не повинных соседей, веря, что тем самым он распределяет боль между ними и, следовательно, смягчает страдания ребенка. Действие этой стадии до сих пор осталось в нас, его можно видеть, когда обиженный на работе/дома супруг(а) начинает вымещать злобу в виде мести на семье/подчинённых.
На следующей стадии месть становится несколько менее неразборчивой. Ищется подходящая жертва, даже в тех случаях, которые мы назвали бы естественной смертью, ибо дикарь обычно приписывает ее злокозненности какого-то врага, искусного в колдовстве. У читральцев (Памир), если у кого-то соседский пес крал мясо, этот человек в приступе гнева не только убивал провинившегося пса, но вдобавок к этому еще и пинал собственного. И это наследство до сих пор сидит в нас, когда мы в гневе бьем посуду, бросаем телефон или пинаем какой-нибудь предмет.
Далее следовала стадия разборчивой и целенаправленной мести, когда она преследовала конкретного обидчика или его группу (племя, семью). Финальной стадией эволюции мести стала концепция наказания конкретного виновника и никого другого. Так разум человека рационализировал механику мести, поняв, что месть, направленная против обидчика, особенно пригодна для устранения чувства приниженности, поскольку она действенно унижает врага, упивавшегося до этого своим триумфом. На этих стадии человеческого развития начали появляться номы традиционного права, именуемые обычаями. То есть мораль, как средство регулирования отношений общественных в традиционных обществах, состоит и выражается в подобных обычаях. Речи о свободе поведения в таком обществе практически не идет: то, как следует поступать, определяется религией, общиной и родственниками, которые охраняют обычаи.
Одним из таких обычаев стала кровная месть. Обычай кровной мести состоит в том, что в случае убийства или причинения вреда здоровью, или оскорбления какого-либо лица потерпевший либо его родственники обязаны отомстить обидчику, лишив его жизни. Неисполнение этой обязанности порождало самое страшное моральное последствие — позор, а в некоторых случаях – родовой остракизм (изгнание). Ужас этого обычая, призванного устранить обиду, нанесенную в т.ч. оскорблением, заключается в том, что родственники новой жертвы тоже считают себя обязанными выполнить обычай кровной мести («кровь за кровь»). Этот процесс может длиться долго, приводя к гибели многих людей». То есть, данный обычай санкционирует так называемые убийства чести, примеры которых можно найти до сих пор. И как бы нам не пытались романтизировать и рационализировать дворянские дуэли по факту этот всё та же кровная месте, только в красивых туалетах. Их перечисление не входит в задачу данного поста. Но моральная логика этого обычая понятна, страх мести заставлял людей быть более аккуратными в выборе слов и поступков. К таким же обычаям можно отнести и «баранту», которая применялась в Средней Азии. Ее суть сводилась к возможности украсть скот у обидчика. Самое главное, что нужно усвоить из истории становления чувства мести, это то, что месть всегда была реакцией на личную обиду. При этом, месть могла быть делегирована, например, за оскорбление женщины мстил мужчина из рода. И возможность делегирования мести стала главным условием возможности публичной защиты частных обид.
Томас Гоббс был прав, утверждая, что в догосударственный период жизнь была «одинокой, бедной, грязной, жестокой и короткой». Не потому, утверждал он, что люди имеют врожденную жажду крови или агрессивные инстинкты, а из-за самой логики анархии. В состоянии анархии имеется постоянное искушение напасть на соседа упреждающе, прежде чем он нападет на тебя. Один из способов решить эту проблему – сдерживание: вы не наносите удар первым, но публично заявляете, что будете беспощадно мстить, если на вашу территорию вторгнутся. Это значит, что вы должны мстить за все выпады, что приведёт к новым виткам кровавой вендетты. Решение Гоббса, «Левиафан», состоит в том, чтобы доверить право легитимного использования насилия отдельному демократически выбранному агентству – «левиафану», – тогда это уменьшит искушение атаковать, поскольку любая агрессия будет наказываться, что сведет ее эффективность к нулю. И действительно, период сокращения уровня убийств в Европе совпал с усилением централизованных государств. Монополизировав насилие, применяемое для охраны территорий, государство не могло не монополизировать насилие за личные обиды. Логичным последствием такой монополизации стала борьба с обычаями мести. Так, например, в 1928 году в Уголовном кодексе РСФСР появилась 10-я глава «Преступления, составляющие пережитки родового быта». В 1931 году после принятия поправки в Уголовный кодекс убийства по мотиву кровной мести стали «государственными преступлениями», за которые применялся расстрел. Комсомольцы объединялись в комитеты по борьбе с обычаем кровной мести и следили за такими случаями. Однако свести на нет этот обычай не удалось. И уже на излете советской эпохи в регионах совершенно легально существовали созданные властями советы старейшин, а в постсоветское время в случае конфликтов со смертельным исходом населению рекомендовалось обращаться в шариатский суд.
Тем не менее, с развитием идей гуманизма и правового государства «Левиафан» взял полностью на себя функцию мести за нанесенную обиду, отобрав ее эту обязанность у обиженного и его агента-мстящего. При этом, смерть как государственная месть-наказание была заменена штрафами или иными наказаниями, применение которых считает государство достигнет изначальной цели мести устранения обиды. Но сама конструкция: оскорбление-личная обида-месть осталась. С учетом этой конструкции представляется, что предложенная законопроектом идея наказывать за оскорбление «достоинства группы лиц» абсурдна, поскольку обида, вызванная оскорблением может быть только личной.
Вся история мести, как реакции на обиду, строилась исключительно на личной обиде. Признавая оскорбление правонарушение, государство всегда стремилось защитить исключительно отдельную личность, потому что достоинство не может быть коллективным. В противном случае можно предположить, что за оскорбление одной группы лиц может нести ответственность другая группа лиц, ведь если есть коллективная обида, то почему не может быть коллективных обидчиков. Но именно такая порочная логика лежит в основе геноцидов, войн и репрессий. В их основах всегда есть коллективный враг, посягнувший на уклады и обычаи.
И тут мы подходит к другому критерию, предложенному законодателем – оскорбляющей общественную нравственность. Как уже было, сказано любая мораль и нравственность как набор правил служит интересам сохранения группы. Мораль как механизм контроля нельзя оскорбить, как любое правило ее можно только нарушить, получив за это соответствующее наказание. Но с распадом традиционного общества и перехода к правовому государству, мораль превратилась из средства в цель. Сторонники подобного интеграция морали в правовое регулирования, исходят из того, что мораль ценна тем, что она обеспечивает сохранение общества от анархии. При этом, угрозы видятся теперь не во всеобщем насилии, а не тех словах, не тех фильмах, не той одежде. Т.е. суть морали заменятся формой. Но такая логика свойственна исключительно традиционному обществу, где нет никакой свободы. Современное общество, построенное на идеях прав и свобод, не может сосуществовать с нормой, призванной защищать общественную нравственность от оскорблений. Сама практика введения наказания за аморльное поведение явлется архаикой. Ведь подобное требование оставляет свободу делать только то, что никого не задевает, но такой свободе грош цена. Она попросту пропадает. Поэтому такие инициативы абсолютно недопустимы в государстве, в Конституции которого есть еще упоминания свободы.
Источник
