ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ (философия существования)
Экзистенциализм – это направление в современной западной философии, возникшее в ХХ веке как попытка создания нового, по сравнению с существующим, мировоззрения, отвечающего взглядам современного человека.
Экзистенциализм как философия утвердился в Европе между двумя мировыми войнами и до конца 60-х годов оставался своего рода модой. Это течение выросло из иррационализма, из «философии жизни» ХIХ века и название свое получило от понятия «экзистенция», то есть существование, которое было впервые введено датским философом С.Кьеркегором, и означало способ бытия человеческой личности.
Философия как специфическая область знания всегда ставила и решала на каждом этапе своего развития экзистенциальные проблемы. Она возникает и формируется как размышление человека о самом себе, о своем существовании, о сущности своего бытия, о смысле жизни, о месте и роли человека в мире, в котором он живет, о ценностях, которые определяют его жизненную позицию.
Экзистенциализм как философское течение ХХ века продолжает эту сторону философского знания, когда человек является главным предметом философии. Это течение представляет собой порождение определенного периода современной истории, отражение ситуации, в которой оказалась Европа в итоге Первой мировой войны и после Второй мировой войны, в условиях духовного кризиса, военной, экономической, политической, моральной катастроф. Поэтому можно сказать, что в целом это философия, отражающая исторические катастрофы и место конкретного человека в них и в их последствиях.
Как течение философской мысли экзистенциализм возник в Германии после I мировой войны, и его основателями считались Карл Ясперс и Мартин Хайдеггер; вторая волна экзистенциализма появилась во Франции после II мировой войны, и его представители – Жан-Поль Сартр и Альбер Камю. Представителем русского экзистенциализма ХХ века является Н.А.Бердяев, хотя в западном мире распространена точка зрения, что основателем экзистенциализма является Ф.М.Достоевский. Различают также экзистенциализм религиозный (Марсель, Ясперс, Бердяев) и атеистический (Сартр, Камю). Хайдеггер со своим учением, именуемым «фундаментальная онтология», никогда не относил себя к экзистенциализму, хотя своими идеями предопределил его развитие.
Экзистенциализм как направление современной мысли не является системой определенных философских взглядов, а представляет собой способ философского мышления, часто выраженный в литературной форме. Хотя на различные учения экзистенциализма накладывают отпечаток национальные, исторические, личностные особенности авторов, тем не менее, можно выделить некоторые общие черты, характерные для всех его представителей:
• исходной точкой всякого знания является анализ конкретного бытия человеческой личности, которое представляет собой единственную подлинную действительность;
Так, Ясперс, как и все экзистенциалисты, считает, что в основе философии должно лежать не абстрактное бытие, а бытие конкретной человеческой личности. А Хайдеггер, например, пишет, что в традиционной философии бытие слишком часто понимали как наиболее абстрактную из всех категорий: как высшее существо, как первопричину или просто как набор качеств, свойственных сущему вообще. Он отмечает, что люди – единственные существа, которые ставят вопрос о бытии вообще, только для них бытие является личной, экзистенциальной проблемой. Поэтому, начиная свое исследование проблемы бытия, Хайдеггер считает, что таким началом является фактическая повседневная жизнь человека, а сами люди и есть неповторимые проявления бытия.
Сартр исходит из того, что человеческая реальность является совершенно уникальной в мире, несопоставимой ни с какими другими видами сущего. Он заостряет внимание на субъективном мире человека, на проблемах индивидуального бытия личности. Действительное познание человека состоит в том, чтобы рассматривать его, прежде всего, как индивидуальное бытие. Это дает возможность понимания и осознания уникальности, неповторимости человеческой личности.
• утверждение о том, что существование (экзистенция) предшествует сущности, то есть сначала человек появляется на свет, существует, что-то делает, думает, а потом определяет сам себя, свою сущность, стремясь к своей индивидуальной цели;
По Сартру, например, ничто в мире не может стать причиной человеческого бытия, человеческая реальность детерминирует саму себя целиком, человек есть причина самого себя. Поэтому он провозглашает тезис: существование предшествует сущности. Сначала человек рождается, а потом творит себя каждым своим действием и поступком. То, чем человек станет, определяется его индивидуальным выбором, а не чередой каких-то внешних или даже внутренних причин. Человек просто существует, так как нет никакой природы, которая могла бы определить способ его жизни, нет никаких норм и предписаний, даже «божественных идей», определяющих, что должен делать человек в своей жизни. Человек должен постоянно творить себя, следовательно, постоянно ставить под вопрос свое существование, сам формировать свою личность, индивидуальность и придавать смысл своей жизни. Человек сам определяет свою сущность, он свободен в том, каким хочет видеть мир, в котором он живет, каким он сам хочет стать, и именно свобода позволяет человеку как можно лучше распорядиться своей жизнью.
• одним из основных является понятие «экзистенция» способ бытия человеческой личности, центральное ядро человеческого Я, благодаря которому оно выступает как неповторимая человеческая личность и рассматривается как процесс и «открытая возможность»;
Существование имеет две разновидности:
1) неподлинное существование, где в качестве сущего выступают вещи, природа, материальное производство, социальные связи. Эта среда противостоит человеку, и он, забывая о своей сущностной определенности, живет как «живая вещь».
Так, Ясперс, критикуя современное положение человека в обществе, его безликое существование среди массы лю¬дей, считает, что отдельный индивид стал про¬стым колесиком в огромной машине современного государ¬ства, утратил свою самостоятельность, ока¬зался во власти чуждых, неподлинных форм существования. Хайдеггер, например, отмечает, что погруженный в мир человек не может в полной мере быть самим собой; в этом случае человеческое существование определяется бытием вещей, природной или социальной средой, а это, по его мнению, есть неподлинное существование. При неподлинном существовании возникает такой «объективный взгляд» на личность, когда она вполне оказывается заменимой другой личностью. Это Хайдеггер называет феноменом усредненности. Такая реальность нивелирует личность, каждый уже сам хочет быть похожим на других, не хочет выделяться из толпы, а поэтому невозможно никого сделать ответственными за свои поступки.
По Сартру, человек может и должен полагаться только на самого себя, не уповая ни на какие внешние обстоятельства, не подчиняясь никаким авторитетам, не ориентируясь на традиции и установки. Но это имеет обратную сторону: у человека появляется чувство тревоги, так как он «заброшен» в мир, ему приходится жить вместе с другими и для других, формируя жизнь сообразно своему выбору. У человека также появляется страх за выбор собственных ценностей, за принятие собственных решений, поэтому человек пытается объяснить свои действия объективными обстоятельствами, якобы не зависящими от него причинами, скрыться за какой-нибудь социальной ролью. Это есть неподлинное существование, которое человек принимает в результате свободного выбора. Одной из форм неподлинного существования является социальная жизнь человека, когда общество противостоит свободному развитию личности.
С точки зрения Камю, мир неразумен, так как является внечеловеческой реальностью, не имеющей ничего общего с нашими желаниями и нашим разумом; он также иррационален по своей сути, но при этом вполне познаваем. Индивид очень часто находится во власти этого мира, оказывается погруженным в рутину повседневной жизни, и постепенно им овладевает скука, меланхолия, хандра. В какой-то момент человек начинает осознавать абсурдность своего существования и задается вопросом: как жить без высшего смысла? Такое осознание скуки повседневного существования, бессмысленности жизни, ее иррациональности Камю и называет чувством абсурда. При этом философ подчеркивает, что абсурд одинаково зависит и от человека, и от мира – это единственная связь между ними, он проявляется только в их совместном присутствии, существовании, столкновении.
Поэтому человеку, который знает о конечности своего существования, необходимо возвыситься посредством свободного выбора от неподлинного существования к подлинному. Но этот переход не может осуществиться автоматически или путем естественного взросления человека; его внутреннее ядро раскрывается в пограничных ситуациях, которыми могут быть страдание, страх, вина, борьба, болезнь или даже смерть, но не собственная, а близких людей.
2) подлинное существование, или экзистенция, – это особый вид существования, открывающий трансцендентную возможность выхода за пределы обыденности, прорыв к «собственной возможности бытия», переход от обезличенного бытия к самобытию, от неподлинного к подлинному существованию.
Хайдеггер считает, что осознание конечности бытия человеком очень важно для его жизни, понимания ее смысла, и осознание феномена смерти позволяет человеку перейти от неподлинного существования к подлинному. По Ясперсу, обретение экзистенции, подлинного существования связано с «экзистенциальной коммуникацией». Это такое общение между людьми, которое означает внутреннюю, свободно избранную связь людей, где они открываются друг другу как самоценные и неповторимые личности, а не играют роли, предписанные им обществом. К экзистенциальной коммуникации человек приходит только в результате предварительного сосредоточения в самом себе, осознания своих действительных устремлений и желаний.
Сартр считает, что подлинное существование человека связано с реализацией фундаментального проекта, которым и является сам человек. Проект – это замысел, устремленность, цель, на которую ориентирует человек свою деятельность и который всегда незавершен, пока жив человек. Он всегда открыт для новых возможностей, он должен себя постоянно делать, творить, изобретать и нести ответственность за фундаментальный проект своей жизни. Никто не может быть виноват, если проект не сможет реализоваться, причину надо искать лишь в себе, а не списывать на обстоятельства.
Согласно Камю, единственным способом подлинного существования может быть бунт – это протест против всего, что угнетает, подавляет человека, унижает его достоинство, против несправедливости человеческого удела, против абсурдности жизни.
• наиболее развитым понятием философии экзистенциализма является понятие свободы;
Обретая себя как экзистенцию, человек впервые обретает и свою свободу, которая заключается в том, чтобы он не выступал как вещь, формирующаяся под влиянием естественной и социальной необходимости, а «выбирал» самого себя, формировал себя каждым своим действием и поступком.
Наиболее ярко эта проблема отражена в творчестве Сартра. Во- первых, он считает, что человек изначально свободен, «обречен» на свободу, «осужден» быть свободным, так как с самого рождения он не ограничен никакими установками, рамками, предписаниями. Во-вторых, человек делает свободный нравственный выбор, «выбирает себя» в процессе развития. И этот выбор, который каждый человек вынужден делать постоянно, определяется личной ответственностью. Поэтому для Сартра свобода означает ответственность, которая лежит на самом человеке за его существование, за то, кем он станет, каким содержанием наполнит свое существование.
Но человек ответствен не только за свою индивидуальность, он отвечает за всех людей. Каждый из нас, создавая образ человека, каким он хотел бы быть, в то же время создает образ человека, каким он должен быть, то есть такой образ, который значим для всей эпохи в целом. Значит, ответственность человека распространяется на все человечество. Он пишет: «выбирая себя, я выбираю человека вообще». Сартр считает, что бытие человека есть свобода, она не зависит от других людей, но как только начинается действие, каждый должен желать свободы других, более того, человек обнаруживает, что свобода целиком зависит от свободы других людей, а свобода других зависит от его свободы.
Таким образом, в реальной жизни оказывается, что только ответственность определяет свободный, осознанный выбор человека и для Сартра совершенно очевидно, что свобода – это, прежде всего, ответственность. Человек есть деятельный, активный индивид, который никогда не может уклониться от выбора и принятия полной ответственности за этот выбор.
• проблема смысла жизни пронизывает творчество всех философов экзистенциалистов. Камю, например, утверждает, что абсолютной, высшей ценностью является сама жизнь человека и его достоинство. Жизнь – единственная ценность, которая не может быть подвергнута никакому сомнению, и ее нужно постоянно насыщать смыслом. А источником смысла и является жизнь каждого человека; она самоценна, неповторима и уникальна. В этом и состоит утверждение гуманизма, который экзистенциалисты считают сутью своего учения.
Таким образом, в философии экзистенциализма выражается деятельная, активная позиция, которая заключается в том, что каждый свободный человек рассматривается как неповторимая, уникальная личность, которая несет ответственность за все свои поступки, а не оправдывает себя обстоятельствами. Человек есть то, чем он сам решил быть в этом мире.
Идеи экзистенциализма оказали огромное влияние на всю культуру ХХ века и продолжают оказывать и сейчас, так как в нем отражены основополагающие принципы человеческого существования в условиях, когда многие люди склонны вести «неподлинное существование». Эти идеи можно обнаружить не только в творчестве философов, но и экзистенциально мыслящих писателей во всем мире.
Источник
ПОДЛИННЫЙ И НЕПОДЛИННЫЙ СПОСОБ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ
Человеческое бытие, согласно Хайдеггеру, никогда не выступает как изолированный субъект, существование других, себе подобных, изначально известно ему, ибо составляет один из моментов его собственной бытийной, априорной структуры. Если характеристика бытия среди других – повседневность, обыденность, то бытие-с-другими может быть неподлинным. Возникает объективный взгляд на личность, при котором она оказывается вполне заменимой любой другой личностью. «Прихоть других распоряжается повседневными бытийными возможностями присутствия. Эти другие притом не определенные другие. Напротив, любой другой может их представлять»[2]. Данная взаимозамещаемость, при которой появляется некая фикция среднего человека, приводит к превращению субъекта в нечто безличное среднего рода, в анонима — das Man (Man – на русский язык не переводимо, употребляется в роли подлежащего в неопределенно-личных и обобщенно-личных предложениях). По сути дела это – отчужденный человек повседневности. Человек повседневности – несобственный. Процесс утилизации проникает также и в язык, который вырождается в господствующее общественное мнение, пустословие анонимной экзистенции; и в конце концов индивидуальность, успокоившаяся в праздной болтовне, исчезает в тумане недомолвок. Созвучно Ницше, Хайдеггер бескомпромиссно обнажает структуры повседневной усредненности духа. «Истолкованность сегодняшнего дня – говорит он – молва открытого и посредственного духа; сегодня: современная духовность»[2].
Своеобразие, самость человека противится растворению в Man. Экзистенция может осуществляться в совместном бытии-с-другими уже потому, что самость проявляться только в отличие от других. Следовательно, отношение к другим, а, если точнее, противостояние им, оказывается главным конституирующим моментом Dasein.
Так как Dasein потеряно в людях, ему необходимо себя найти, засвидетельствовать способность быть самостью. Таким свидетельством, согласно Хайдеггеру, является голос совести. «Совесть вызывает самость присутствия из потерянности в людях»[2]. Зов совести не планируется или подготавливается, не осуществляется волевыми усилиями и даже зовет против воли. Совесть «говорит в тревожном модусе молчания. И этим способом лишь потому, что зовет призываемого не в публичные толки людей, но от них назад к умолчанию экзистирующего умения быть»[2]. Таким образом, совесть взывает к подлинному существованию, онтологическому, экзистенциальному плану, где уместны поиски смысла бытия.
В основе поворота к собственному, к бытию лежит осознание человеком своей историчности, конечности, свободы. Безличное существование скрывает от человека его обреченность, он не знает смерти, представляющей собой сугубо личный факт. В повседневности смерть понимается как «умирают», как смерть других. «Проговариваемая или чаще затаенная беглая речь об этом скажет: в конце концов человек смертен… и …любой и ты сам можешь себя уговорить: всякий раз не именно я, ведь этот человек никто»[2]. Но «никто не может снять с другого его умирание»[2]. В той мере, в какой смерть есть, она всегда радикальным образом моя смерть. Бытие-к-смерти – такая бытийственная возможность, которая выхватывает человека из сферы Man, перемещая его в сферу подлинной экзистенции. Смерть есть абсолют для Dasein, экстремальная точка поворота к бытию. В перспективе смерти все индивидуальные ситуации роднит возможность стать невозможными. Осознание смерти, бессмысленности любого проекта обосновывает историчность экзистенции, неполноту каждого из ее моментов. Только приблизившись к постижению смерти как к крайнему пределу, который поставлен всякому существованию, человек находит себе подлинное бытие.
«Смерть как конец присутствия есть самая отличительная, несводимая, неминуемая и как таковая неопережаемая возможность бытия»[2] – так определяет Хайдеггер смерть и показывает, что она должна пониматься не как конец здесь-бытия человека, но что само здесь-бытие должно определяться как бытие-к-смерти. Смерть у Хайдеггера выступает как основа формы жизни, хотя он и избегает слова «жизнь».
Dasein – возможность самопонимания, и одновременно это понимание открытия возможности, бытийственной возможности. Смерть означает конец и кажется концом всяких возможностей. Но бытие-к-смерти опережает эту возможность и выступает как самораскрытие форм Dasein. Стать свободным перед лицом собственной смерти – значит распознать среди суетных такие возможности, которые, будучи правильно выбранными, окажутся недостижимыми для смерти.
Выдвигая идею смерти, Хайдеггер формулирует свое понимание личности как обращенной к самой себе, оторванной от общества и противопоставленной ему. Фактически, он отражает здесь несовместимость существующих общественных отношений со свободной человеческой личностью. Однако в качестве выхода предлагает осознание безвыходности этого положения. Поэтому столь зловещую роль играет в философии Хайдеггера «Ничто» (Nichts). Это понятие является чрезвычайно важным для экзистенциальной онтологии. Оно не случайно было вынесено в заголовок «самой онтологической» книги Ж.-П. Сартра – «Бытие и Ничто».
ОНТОЛОГИЯ НИЧТО
Понятие Ничто у Хайдеггера впервые появляется в работе «Бытие и время», однако не разрабатывается сколько-нибудь детально. Но уже через два года после ее публикации, в своей лекции «Что такое метафизика?» (лекция, прочитанная Хайдеггером на общем собрании естественных и гуманитарных факультетов Фрайбургского университета по случаю вступления в профессорскую должность) Хайдеггер сделал его центром внимания.
Хайдеггер переворачивает традиционный способ философствования, при котором неизвестное объясняется из известного, исходным пунктом он берет именно то, что до сих пор не удавалось объяснить. Необходимо учитывать тот факт, что Хайдеггер необъясненное относит не к сфере еще не познанного, а к области сокрытого, тайного. Точно так же, как скрытое у Хайдеггера служит средством выявления всего сущего, неизвестное служит способом пояснения известного и познанного. В философской форме это выступает как раскрытие бытия через Ничто. Если традиционная метафизика – начиная с Платона и Плотина – исходила из понимания бытия как света, бога как солнца, то Хайдеггер считает высшим началом не то, из которого исходит свет, а то, которое вечно сокрыто от света, оно – своего рода черное солнце, благодаря которому становится видимым самый свет. Так же как темнота, согласно Хайдеггеру, не является просто отсутствием света, так и Ничто, метафизический аналог темноты, нельзя рассматривать как просто отсутствие бытия, то есть нельзя толковать нигилистически.
Такое неправильное толкование Ничто, по мнению Хайдеггера, является характерным только для метафизического способа мышления, столь прочно утвердившегося на европейской почве, что европейскому человеку оказывается уже недоступным истинное понимание Ничто. В неевропейских же культурах чуждо такое понимание Ничто. Так, беседуя с одним японцем, Хайдеггер обнаружил, что при выявлении смысла слова «Ку», которое по значению близко к понятию Ничто, японец пришел в удивление: «…как европейцы могли пасть до того, чтобы Ничто толковать нигилистически. Для нас пустота – есть высшее наименование того, что вы скорее всего назвали бы словом «бытие»[3].
Итак, принцип Хайдеггера состоит в том, чтобы понять явное через неявное, то что сказано, через то, что не может быть сказано, понять слово через молчание, сущее – через несущее, бытие – через Ничто.
Но где же искать Ничто? Где мы имеем шанс с ним столкнуться? Мы никогда не схватываем все сущее в его совокупности, но ощущение себя среди сущего в целом постоянно совершается в нашем бытии. Дело выглядит так, словно в нашей повседневности мы привязаны к какому-либо конкретному сущему, словно затеряны в том или ином круге сущего. Однако, кажущаяся расколотой повседневность, содержит в себе сущее как единство целого. Иногда это сущее в целом вдруг захватывает нас, например, при настоящей скуке – когда берет тоска. «Глубокая тоска, бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия»[3]. Этой тоской приоткрывается сущее в целом, что является фундаментальным событием нашего бытия. Другой возможностью такого приоткрывания является радость от близости присутствия любимого человека. Впрочем, подобные настроения заслоняют от нас Ничто.
Поставить же перед Ничто могло бы такое настроение, которое по самой сути совершающегося в нем раскрытия обнаруживает Ничто. Непосредственное соприкосновение с Ничто, по Хайдеггеру, происходит в состоянии ужаса. Ужас в корне отличен от боязни, страха.
В работе «Бытие и время» Хайдеггер подробно рассматривает феномен страха. Мы всегда боимся того или иного конкретного сущего, которое нам в том или ином определенном отношении угрожает. Страх перед чем-то касается всегда тоже каких-то определенных вещей, следовательно, боязливый и робкий прочно связаны с вещами, среди которых находится. В стремлении спастись от чего-то – от этого вот – они теряются и в отношении остального, в целом «теряют голову».
Сам страх есть дающее-себя-задеть высвобождение так характеризованного угрожающего. Страх не просто констатирует приближающееся, а открывает его сперва в его страшности. И, страшась, страх может потом себе, отчетливо вглядываясь, «уяснить» страшное. То, о-чем страх страшится, есть само страшащееся сущее, Dasein.
Лишь сущее, для которого дело в его бытии идет о нем самом, способно страшиться. Страх обнажает присутствие в его бытии. Страх может также касаться и других, и мы говорим тогда, что страшно за них. Этот страх за не снимает страха с другого, ибо тот, за которого мы страшимся, со своей стороны не обязательно должен быть в страхе. Страшно при этом за событие с другим, который у меня может быть отнят.
Конструктивные моменты полного феномена страха могут варьироваться. При этом выступают различные бытийные возможности устрашенности. К структуре встречности угрожающего принадлежит приближение в близи. Коль скоро угрожающее в своем «хотя еще нет, но в любой момент» само внезапно врывается в бытие-в-мире, страх становится испугом. Поэтому в угрожающем надо различать: ближайшее приближение угрожающего и род встречности самого приближения, внезапность.
Перед-чем испуга – это, как правило, что-то знакомое и свойское. Когда же угрожающее имеет характер полностью незнакомого, страх становится жутью. А если угрожающее встречает чертами жуткого и вместе с тем имеет еще черту встречности пугающего, внезапность, тогда страх становится ужасом.
При ужасе для сумятицы, характерной страху, уже нет места. Ужасу присущ какой-то оцепенелый покой. Существует феноменальное отличие между тем, от чего ужасается ужас, и тем, чего страшится страх. Хоть ужас это всегда ужас перед чем-то, но не перед этой вот конкретной вещью. От-чего ужаса не есть внутримирное сущее. Поэтому с ним по его сути невозможно никакое имение-дела. Угроза не имеет характер некой определенной вредоностности, задевающей угрожаемое в определенном аспекте какой-то особенной фактичной возможности быть. От-чего ужаса абсолютно неопределенно, что не только оставляет нерешенным, какое внутримирное сущее угрожает, но говорит о том, что внутримирное сущее тут не «релевантно». Внутримирно раскрытая целость имения-дела как таковая вообще не при чем. Мир имеет характер полной незначимости. В ужасе встречает не то или это, с чем как угрожающим могло бы иметься-дело. Оттого ужас и не «видит» определенного «тут» и «там», откуда сюда близится угрожающее. Для от-чего ужаса характерно угрожающее нигде, он не знает перед чем он ужасается. Потому угрожающее не может приблизится сюда по определенному направлению внутри близости, оно уже «вот» – и все же нигде, оно так близко, что теснит и перебивает дыхание – и все же нигде. В от-чего ужаса его «ничто и нигде» выходит наружу. Наседание внутримирного ничто и нигде означает феноменально, что от-чего ужаса есть мир как таковой. В качестве от-чего ужаса выступает ничто, мир как таковой.
В ужасе человеку делается жутко. Невозможно сказать, перед чем человеку жутко. «Все вещи и мы сами тонем в каком-то безразличии. Тонем, однако, не в смысле простого исчезания, а вещи повертываются к нам этим своим оседанием как таковым»[3]. При ужасе проседание сущего в целом подавляет нас, не оставляя ничего для опоры. Заставляя ускользать сущее в целом, ужас уводит у нас землю из-под-ног. С общим провалом сущего мы тоже ускользаем сами от себя. Что ужасом приоткрывается Ничто, человек сам подтверждает сразу же, как только ужас отступит. Тогда обыденная речь обычно говорит: «что собственно было? Ничего». Эта речь онтически угадывает по сути то, что тут было. Мы вынуждены признать, что там, перед чем и по поводу чего нас охватил ужас, не было ничего. Само Ничто – как таковое – явилось нам. Таким образом, именно в фундаментальном настроении ужаса мы достигаем того события в нашем бытии, благодаря которому открывается Ничто.
Ничто дает о себе знать в настроении ужаса, но выступает при этом не как сущее и не как предмет анализа. Ужас не является способом постижения Ничто, но именно в нем Ничто приоткрывается. При ужасе сущее в целом становится шатким и Ничто приоткрывается вместе с сущим и в сущем как в своей полноте ускользающем.
В ужасе происходит отшатывание от чего-то, но это отшатывание – не бегство, а оцепенелый покой. Отшатывание исходит от Ничто, которое сообразно своему существу отсылает от себя и, за счет того, что оно заставляет сущее ускользать, отталкивает к ускользающему сущему в целом. Данное отталкивание-отсылание, которое отовсюду теснит нас при ужасе, есть существо Ничто: ничтожение. Ничтожение приоткрывает тонущее сущее в целом в полной, до того сокрытой странности как нечто совершенно другое – в противовес Ничто. Происходит раскрытие сущего как такового: раскрывается, что оно есть сущее, а не Ничто. Выглядящая на первый взгляд необязательной добавка «а не Ничто», согласно Хайдеггеру, является первоначальным условием возможности всякого раскрытия сущего вообще.
Таким образом, существо Ничто состоит в повернутости от сущего, в отдаленности от него. Только в этой отдаленности сущее может обнаружиться как таковое. Ничто не голое отрицание сущего. Наоборот, Ничто отсылает нас в своем ничтожении к сущему в его открытости. Ничтожение Ничто есть бытие. Целью лекции, которую читал Хайдеггер перед собранием ученых и факультетов, тем самым было показать, что есть другое, чем предмет их поглощающих занятий, и что именно это другое впервые делает возможным, чтобы вообще имело место то, чем они заняты. Тем самым проясняется одна из важнейших фраз лекции, ставящая основной вопрос метафизики: «Почему вообще есть сущее, а не скорее Ничто?». Этот вопрос до Хайдеггера ставил Лейбниц. Однако его ответ был теологическим и ограничивался указанием на верховное Сущее, Творца лучшего из миров. Вопрос, поставленный Хайдеггером, напротив, не доискивается до Первопричины, а пытается выйти из забытости бытия. Хайдеггер недоумевает, почему в мышлении человека сущее прорывается на передний план, обрекая ничтожащее Ничто на забытость.
«Человеческое присутствие означает: выдвинутость в Ничто»[3]. Только на основе изначальной явленности Ничто человеческое присутствие способно подойти к сущему и вникнуть в него. Так как наше бытие по самой своей сути состоит в отношении к сущему каким оно и не является и каким оно само является, в качестве такого присутствия оно всегда про-исходит из заранее уже приоткрывшегося Ничто. Выдвинутое в Ничто, наше присутствие в любой момент всегда заранее уже выступило за пределы сущего в целом. Данное выступание за пределы сущего есть, по Хайдеггеру, трансценденция. Следовательно, не будь наше присутствие трансцендирующим в основании своего существа, не будь оно всегда заранее уже выдвинуто в Ничто, оно не могло бы встать в отношение к сущему, а значит и к самому себе.
Таким образом, Ничто – это не предмет, ни вообще что-либо сущее. Оно не встречается ни само по себе, ни побок от сущего, не составляет антонима к сущему, а исходно принадлежит к самой его основе. Ничто есть условие возможности раскрытия сущего как такового для человеческого бытия.
Без исходной открытости Ничто нет никакой самости и никакой свободы. Перед лицом открывшегося человеку Ничто его бытие оказывается пустым – или, что тоже самое освобожденным; и потому делается очевидной свобода человека. Человек обнаруживает способность дистанцироваться от любого сущего, принимать или не принимать его. Поэтому он оказывается трансцендентным в отношении любого сущего; это изначальное, еще не наполненное конкретикой отношение ко всему сущему, и есть свобода. Не будь Ничто важнейшей онтологической характеристикой, не будь человек выдвинутым в Ничто – не было бы свободы и всех ее проявлений: творчества, искусства, преобразования и так далее, то есть всего, что делало человеческий мир миром культуры. Собственно нельзя было бы говорить о человеческом мире вообще.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Согласно Хайдеггеру, философия (метафизика) – это не наука или мировоззренческая проповедь, на самом деле, это ностальгия, это тяга повсюду быть дома, а значит иметь отношение к миру в целом, к бытию. Цель, провозглашенная в его главной работе «Бытие и время», – «онтология, адекватно определяющая смысл бытия», конкретная разработка проблемы смысла бытия.
Вопрос о смысле бытия является основным для всего творчества М. Хайдеггера. Между бытием и сущим он проводит онтологическое различие. Хайдеггер считает, что данные каких бы то ни было конкретных наук ничего не говорят нам о бытии. Науки имеют дело с сущим, с теми или иными предметными областями, которые описываются в родо-видовых определениях. К бытию необходимо подходить с точки зрения такого сущего, которое способно раскрывать сокрытое, спрашивать и одновременно понимать самого себя, нужно указать на такое сущее, в котором бытие само себя обнаруживает. Таково бытие человека (Dasein). Однако это не значит, что люди занимаются исключительно онтологическими размышлениями. Напротив, это делают крайне немногие. Но в той или иной форме данный вопрос всегда стоит перед людьми, и «каждый из нас поражался хотя бы однажды, возможно чаще, чем однажды, скрытой власти этого вопроса, даже не осознавая при этом, что с ним происходит»[3].
Хайдеггер ставит проблему подлинного и неподлинного бытия. Он пытается выявить те основополагающие установки европейского мышления, которые создали неподлинный мир, интегрировавший современного человека.
Принцип философии Хайдеггера состоит в том, чтобы понять явное через неявное, то что сказано, через то, что не может быть сказано, понять слово через молчание, сущее – через несущее, бытие – через Ничто. Непосредственное соприкосновение с Ничто, по Хайдеггеру, происходит в состоянии ужаса. Хайдеггер отличает онтологический ужас (Angst) от онтического страха (Furcht). В ужасе человека пугает Ничто, а не конкретные предметы и люди, весь мир теряет смысл. Человек обнаруживает себя в полном одиночестве. Перед лицом открывшегося человеку Ничто его бытие оказывается пустым – или, что тоже самое освобожденным; и потому делается очевидной свобода человека. Именно тогда исчезает власть публичности и анонимности, человеческое бытие (Dasein) пробуждается к подлинному существованию, к ответственности за собственные деяния. Это поворот к самому себе. Человеческое бытие открывается в своей уникальности и незавершенности как свободно проектирующее себя.
Введение
Экзистенциализм (от лат. exsistentia — существование), или философия существования, играла и продолжает играть значительную роль в развитии философии XX в. Она характеризуется антисциентистской направленностью и ориентирована на проблемы, свя-занные с человеком, смыслом его бытия в современном мире.
Однако философия существования не представляет собой какого-то монолитного, единого учения. Каждый из её главных представителей создает как бы свое особое учение. Во многом это объясняется тем, что среди ее представителей известнейшие писатели и мыслители XX в.Но систематическое упорядочение идей философии существования мы находим у немецких филосо-фов, прежде всего в книге «Бытие и время» М. Хайдеггера (1927), и в трехтомной «Философии» К. Ясперса (1932), а также у француз-ского философа Ж.-П. Сартра в его книге «Бытие и ничто» (1943).
Нередко экзистенциализм подразделяют на атеистический и религиозный. Но это деление достаточно условное, так как все представители этого направления сосредоточивают внимание на общих для них экзистенциальных проблемах, прежде всего смысле человеческого бытия в мире, и не просто человека во-обще, а каждой личности.
Источник
