Репрезентация как познавательный способ представления объекта

§ 1. Репрезентация как способ представления объекта в обыденном и научном знании

Отражение, зеркальная метафора, репрезентация

Известно, что реальность можно рассматривать в различных перспективах, концепциях и языках, но важно признавать, что не существует привилегированного выбора каждого из таких рассмотрений.

Стремясь втиснуть представления о познавательном процессе в рамки идеологически и социально предписанной концепции, понятие «отражение» трактовали предельно широко, включая в него и неотражательные процедуры и результаты. Тенденциозность и

Глава 3. Структура познавательной деятельности

неоправданность такого расширения понятия отражения проявились уже в том, что в него одновременно включались и представления о структурном соответствии образа и объекта, достигаемом «непосредственным» воспроизведением объекта в сознании, и представления, понятия, получаемые с помощью выдвижения гипотез.

Теория познания как отражения тяготеет к буквальной трактовке отражения, причиной чего является идущая от обыденного сознания и здравого смысла привычность зеркальной визуальной метафоры, а не какие-либо подтверждающие отражение свидетельства. Закрепленная в языке «зеркальность» обусловливает и лингвистическую невозможность отказа от метафоры отражения. Тесно увязанные друг с другом метафора познания как отражение и метафорическое понимание мира как механико-машинной структуры, а человека — как машины-животного-зеркала составили сердцевину традиционной гносеологии. Основанная на метафоре зеркала теория отражения увязывается с ошибочными представлениями о возможности исчерпывающих репрезентаций и «чистых данных» или восприятий, из которых как из кирпичиков строится здание человеческого знания. Эти представления закрепились также в психологии и искусствознании, в значительной степени опирающихся на визуальное мышление и обобщения зрительного восприятия в различных сферах деятельности. Необходимо различать разные способы решения проблемы внутри самой теории отражения и через метафору зеркала. В аристотелевской концепции, где субъект отождествляется с объектом, разум не является просто зеркалом, рассматриваемым внутренним глазом, он есть и зеркало, и глаз одновременно, отражение на сетчатке само является моделью «ума, который становится всеми вещами».

основан на принципиально ином понимании самой визуальной метафоры. Он возникает после Декарта; именно картезианская концепция стала основой эпистемологии Нового времени, где разум исследует сущности, моделируемые отражением на сетчатке. В «уме» находятся репрезентации, представления, и «внутренний глаз» обозревает их, чтобы оценить достоверность. У Декарта, как отметил М. Хайдеггер, главной становится именно репрезентация — возможность пред-ставить, поместить перед собой наличное сущее, включить его в отношения с собой как предмет. Человек не столько всматривается в сущее, сколько представляет себе картину сущего, и она становится исследуемой, интерпретируемой репрезентацией этого сущего. Пересекаются два процесса: мир превращается в поставленный перед человеком предмет (объект), а человек становится субъектом, репрезентантом, понимающим свою позицию как миро-воззрение, как представление картины мира с позиций визуальной метафоры. Соответственно принципиально меняется и философский дискурс, выясняющий условия точности, адекватности, истинности представления, возможности их достижения, что может породить иллюзию полного отвлечения от непосредственного видения, преодоления визуальной метафоры. К этому весьма саркастически относился Ницше, высмеивавший в работе «К генеалогии морали» «чистый, безвольный, безболезненный, безвременный субъект познания», а также лицемерное стремление мыслить глаз, «который должен быть начисто лишен взгляда», в нем должны отсутствовать «активные и интерпретирующие силы, только и делающие зрение узрением». Для него существует только перспективное, т. е. оценивающее, зрение и познание, и чем большему количеству перспектив, различных глаз будет предоставлена возможность видения и оценки, тем полнее окажется наше понимание предмета, наша «объективность». Если же устранить зрение, вообще все «аффекты», то не значит ли это «кастрировать» интеллект, — спрашивает Ницше.

Глава 3. Структура познавательной деятельности

Хайдеггер, оно означает «поставление перед собой и в отношение к себе». За этим стоит превращение мира в картину, точнее, — понимание мира в смысле картины, что в свою очередь повлекло превращение человека в субъект. Если в греческой философии субъективизм невозможен, человек не выделен из бытия, присутствует в нем, то после Декарта человек, как представляющий субъект, противостоит миру, «идет путем воображения», встраивает образ в мир как картину. Само мышление стало пред-ставлением, устанавливающим отношение к представляемому.

Источник

Репрезентация как способ представления объекта в обыденном и науч­ном знанииОтражение, зеркальная метафора, репрезентация

Известно, что реальность можно рассматривать в различных перспекти­вах, концепциях и языках, но важно признавать, что не существует привилеги­рованного выбора каждого из таких рассмотрений. В этой главе речь пойдет о близких способах представления реальности, хотя и не совпадающих между со­бой полностью. Существующее до сих пор влияние учения о познании Дж. Лок-ка (XVII век) в определенной степени проявляется и в том, что фундаменталь­ное положение отечественной гносеологии — «познание есть отражение» пони­малось не столько диалектико-материалистически, сколько с позиций материа­листического сенсуализма. Это положение в значительной мере трактовалось мировоззренчески, в контексте основного вопроса философии, имело четко вы­раженную идеологическую окраску. Однако сегодня со всей очевидностью про­явилась неполнота и проблематичность трактовки познания как непосредствен­ного получения «копии», образа реального мира. Достаточно обобщенное, ме­тафорическое понятие «отражение» фиксирует скорее конечный результат, не­жели операционную сторону познавательной деятельности, «спрямляя» многие этапы познавательного процесса. Этот процесс далеко не всегда имеет отража­тельную природу, но скорее реализует творчески-созидательные, гипотетико-проблемные подходы, основанные на продуктивном воображении, социокуль­турных предпосылках, индивидуальном и коллективном жизненном опыте.

Стремясь втиснуть представления о познавательном процессе в рамки идеологически и социально предписанной концепции, понятие «отражение» трактовали предельно широко, включая в него и неотражательные процедуры и результаты. Тенденциозность и неоправданность такого расширения понятия отражения проявились уже в том, что в него одновременно включались и пред­ставления о структурном соответствии образа и объекта, достигаемом «непо­средственным» воспроизведением объекта в сознании, и представления, поня­тия, получаемые с помощью выдвижения гипотез. Этот метод, в свою очередь, предполагает процедуры, задающие предметные смыслы чувственным данным,

подведение их под категории, различные способы репрезентации, редукции, ре­конструкции и деконструкции, интерпретации и другие познавательные прие­мы. Парадокс состоит в том, что познание, имеющее своим результатом пред­ставления и образы предметного мира, осуществляется преимущественно неот­ражательными по природе операциями. Преодоление расширенного толкования отражения, сведения к нему всей познавательной деятельности возможно лишь при разграничении понимания отражения как свойства материи и как познава­тельной операции, причем последней — наряду и во взаимодействии с другими. Теория познания как отражения тяготеет к буквальной трактовке отражения, причиной чего является идущая от обыденного сознания и здравого смысла привычность зер­кальной визуальной метафоры, а не какие-либо подтверждающие отражение свидетель­ства. Закрепленная в языке «зеркальность» обусловливает и лингвистическую невоз­можность отказа от метафоры отражения. Тесно увязанные друг с другом метафора по­знания как отражение и метафорическое понимание мира как механико-машинной структуры, а человека — как машины-животного-зеркала составили сердцевину тради­ционной гносеологии. Основанная на метафоре зеркала теория отражения увязывается с ошибочными представлениями о возможности исчерпывающих репрезентаций и «чис­тых данных» или восприятий, из которых как из кирпичиков строится здание человече­ского знания. Эти представления закрепились также в психологии и искусствознании, в значительной степени опирающихся на визуальное мышление и обобщения зрительного восприятия в различных сферах деятельности.

Необходимо различать разные способы решения проблемы внутри самой теории отражения и через метафору зеркала. В аристотелевской концепции, где субъект отождествляется с объектом, разум не является просто зеркалом, рас­сматриваемым внутренним глазом, он есть и зеркало, и глаз одновременно, от­ражение на сетчатке само является моделью «ума, который становится всеми вещами». Другой подход, также склонный к образу зеркала, основан на принци­пиально ином понимании самой визуальной метафоры. Он возникает после Де­карта; именно картезианская концепция стала основой эпистемологии Нового времени, где разум исследует сущности, моделируемые отражением на сетчат­ке. В «уме» находятся репрезентации, представления и «внутренний глаз» обо­зревает их, чтобы оценить достоверность. У Декарта, как отметил М.Хайдеггер, главной становится именно репрезентация — возможность пред-ставить, помес­тить перед собой наличное сущее, включить его в отношения с собой как пред­мет. Человек не столько всматривается в сущее, сколько представляет себе картину сущего, и она становится исследуемой, интерпретируемой репрезен-

тацией этого сущего. Пересекаются два процесса: мир превращается в постав­ленный перед человеком предмет (объект), а человек становится субъектом, репрезентантом, понимающим свою позицию как миро-воззрение, как представ­ление картины мира с позиций визуальной метафоры. Соответственно принци­пиально меняется и философский дискурс, выясняющий условия точности, аде­кватности, истинности представления, возможности их достижения, что может породить иллюзию полного отвлечения от непосредственного видения, преодо­ления визуальной метафоры.

К этому весьма саркастически относился Ницше, высмеивавший в работе «К генеалогии морали» «чистый, безвольный, безболезненный, безвременный субъект по­знания», а также лицемерное стремление мыслить глаз, «который должен быть начисто лишен взгляда», в нем должны отсутствовать «активные и интерпретирующие силы, только и делающие зрение узрением». Для него существует только перспективное, т.е. оценивающее, зрение и познание, и чем большему количеству перспектив, различных глаз будет предоставлена возможность видения и оценки, тем полнее окажется наше понимание предмета, наша «объективность». Если же устранить зрение, вообще все «аффекты», то не значит ли это «кастрировать» интеллект, — спрашивает Ницше. Но из этого рассуждения для Ницше следовало лишь одно: познание как «узрение» может быть только толкованием или толкованием старого толкования, а в вещах человек на­ходит в конце концов лишь то, что он сам вложил в них.

В целом следует отметить, что понятия отражения, представления, ре­презентации тесно связаны между собой, входят в одно «гнездо», однако за их тонкими различиями стоят самостоятельные познавательные концепции. Так, если обратиться к глубинным смыслам достаточно «стершегося» слова «пред­ставление», то, как показал Хайдеггер, оно означает «поставление перед собой и в отношение к себе». За этим стоит превращение мира в картину, точнее, — по­нимание мира в смысле картины, что в свою очередь повлекло превращение че­ловека в субъект. Если в греческой философии субъективизм невозможен, чело­век не выделен из бытия, присутствует в нем, то после Декарта человек, как представляющий субъект, противостоит миру, «идет путем воображения», встраивает образ в мир как картину. Само мышление стало пред-ставлением, устанавливающим отношение к представляемому.

Источник

Репрезентация как познавательная операция в научном познании

Понятие репрезентации широко представлено как в научном познании, так и в европейской культуре в целом. В традиционном смысле — это знаковые

модели, представления образа идеальных и материальных объектов, их свойств, отношений и процессов. Рассматривая историю развития значения слова «ре­презентация», Гадамер в «Истине и методе» напоминает о его сакрально-правовом смысле. Оно было знакомо еще римлянам, в частности в смысле пла­тежеспособности, но в свете христианской идеи воплощения и мистического тела получило новый аспект — представительства: репрезентировать обозначает «осуществлять присутствие». В каноническом праве оно стало употребляться в смысле юридического представительства, соответственно репрезентируемая личность — это представляемое и замещаемое кем-то, но репрезентант, осуще­ствляющий ее права, от нее зависим.

Государственно-правовое понятие репрезентации всегда подразумевает «наличие замещения» и носитель общественной функции — чиновник, депутат и т.д. как репрезентант оказывается должным «показывать себя таким, как это предписывает его роль». Понимание репрезентации как представительства об­суждает Ж. Деррида в «Грамматологии» в связи с идеями Ж.-Ж. Руссо, обнару­живая новые аспекты этого феномена. Представительство-репрезентация — это безоговорочное отчуждение, оно отрывает «наличие» (репрезентируемое) от самого себя и вновь ставит его напоказ перед самим собой. По Руссо, «выбирая Представителей, народ теряет свою свободу, он перестает существовать», по­этому абсолютно необходимо, чтобы «общая воля выражалась прямо, собствен­ным голосом», без передачи этого права репрезентанту. Подвергая критике ре­презентацию за «потерю наличия», Деррида вслед за Руссо осознает полноту политической свободы лишь как идеал и говорит о разных формах восстановле­ния утраченного наличия, а соответственно о безоговорочной неполноте репре­зентации и вместе с тем о ее неизбежности. Его концепция деконструкции и «метафизического присутствия», в конечном счете, основана на признании, что человек всегда имеет дело только с репрезентациями, он стремится к созданию все новых посредников, непосредственный контакт с реальностью без посред­ничества невозможен, опосредование и репрезентация «присутствия» неизбеж­ны.

Проблема репрезентации обсуждается также в контексте рассмотрения способа бытия искусства и онтологического аспекта изображения. Гадамер полагает, что через репрезентацию «изображение приобретает свою собственную действительность», и только изображение делает представленное

им собственно изображаемым, живописным. Репрезентация изображения может быть понята как особый случай «общественного события», религиозное изображение получает значение образца, а изобразительное искусство закрепляет, а по существу создает, те или иные типы героев, богов и событий. В целом произведение искусства мыслится как бытийный процесс, в котором вместо абстракций существуют представления, игры, изображения и репрезентации, в частности, в форме знаков и символов, позволяющих чему-то «быть в наличии».

В эпистемологии (теории познания) репрезентация — это представление познаваемого явления с помощью посредников — моделей, символов, вообще знаковых, в том числе языковых, логических и математических систем. Естественные и искусственные языки — главные посредники, репрезентанты в науке. Возможность и необходимость репрезентации выражает модельный характер познавательной деятельности, при этом в качестве репрезентанта-посредника может выступить любая вещь, любой знак, символ, рисунок, схема и т.п. — все что угодно может быть репрезентантом всего остального, т.е. замещать находящийся за ней объект. Особо следует подчеркнуть, что только сам субъект познания и деятельности определяет, что будет в данной ситуации репрезентантом. Наше восприятие и познавательное отношение к миру в значительной степени формируется и изменяется под воздействием создаваемых (выбираемых) нами самими репрезентаций. Из этого следует, что наше представление о действительности — продукт собственной деятельности, наши формы восприятия, способы видения и понимания трансформируются в зависимости от того, какие образцы репрезентации предписываются нам культурой и внедряются практикой и образованием.

Именно такой подход к восприятию и репрезентации разработал американский философ М. Вартофский, специально исследовавший эту познавательную процедуру и стремившийся преодолеть чисто натуралистическую трактовку восприятия. Широко распространенные концепции «перцептивного постоянства», «адекватности репрезентаций перспективы», а также «экологическая оптика» Дж. Гибсона — это представления, покоящиеся преимущественно на естественнонаучных моделях и предпосылках, не учитывающие влияния практики и культуры. Вартофский обосновывает другую точку зрения, представляющуюся перспективной не

только для развития теории восприятия и репрезентации, но в целом для понимания природы человеческого познания как присущего бытию субъекта. Согласно его концепции, человеческое восприятие, имея универсальные предпосылки — биологически эволюционировавшую сенсорную систему, вместе с тем является исторически обусловленным процессом. Оно зависит от интерпретаций, предрасполагающих нас к тому, что нам предстоит увидеть, и управляется канонами, принятыми в культуре. Он не отождествляет репрезентацию с отражением, где главное неизменность, «зеркальность» и адекватность, он раскрывает более богатое содержание этой операции, укорененной в специфике субъекта, в истории и культуре.

Любые модели, например, аналогии и конструкции, математические модели, вычислительные устройства или механизмы вывода, вообще репрезентации разной степени истинности, представляют не только внешний мир, но и самого познающего субъекта. В каждой модели-репрезентации содержится отношение субъекта к миру и исследуемому объекту, моделирование объектов мира вовлекает также своего творца или пользователя. Очевидно, что отношение человека к миру носит культурно-исторический характер, исследуя типы репрезентации и их изменения в процессе развития познания, мы можем корректно проследить влияние социальных и культурных факторов на содержание и формы познавательной деятельности. Успешно развивать теорию репрезентации возможно только в том случае, если она будет основываться на практической деятельности, социокультурном взаимодействии и коммуникации, тем самым вводя «подлинно историческое… описание роста знаний». Вартофский показал, что большая часть современной «философии восприятия» продолжает исходить из архаичных моделей ощущений XVII века, которые приняты здравым смыслом. Чтобы объяснить этот феномен, он вводит понятие «визуального понимания (мышления)», как знания и применения «общепризнанных канонов репрезентации» и «принципа постоянства формы».

Репрезентация вовсе не стремится к адекватности и напрвлена не к «подлинному объекту», а скорее от него, к канонам и образцам, принятым главным образом по соглашению, соответствующему эволюции различных форм деятельности, практики. Репрезентация, безусловно, предстает принятым по договоренности тождеством репрезентатора и объекта, которое кажется «правильным», поскольку соответствует принятому набору форм и образцов.

Так, в рисовании наклонный круг репрезентируется на плоскости эллипсом, что соответствует канонам геометрической оптики. Но этот эллипс воспринимается вопреки очевидности как круг, что является, по выражению Вартофского, «культурным фактом», имеющим не только перцептивную, но и коммуникативную природу. При этом навык рисования эллипса по законам перспективы непосредственно связан с видением его по законам такой репрезентации. В свою очередь, визуальное понимание находится в прямой зависимости от практики и приобретенных навыков рисования в соответствии с каноном, а сами каноны в европейской культуре выведены из геометрической оптики Ньютона. Обнаруживается важный факт: теория геометрической оптики и изображение в рисунке перспектив стали фундаментальными канонами нашего визуального понимания, или «здравого смысла», поэтому могут оказывать влияние на наше восприятие окружающей среды, что в свою очередь обусловлено обучением, образованием, в целом формированием способа видения окружающего мира.

Существует специальная проблема репрезентации в процессе обучения и образования как «восхождения к всеобщему» (Гегель), отчуждения от природного бытия. Речь идет о «формообразовании» чувственных форм познания, особенно восприятия и основанной на нем репрезентации, обеспечивающих не только «считывание», но и осмысление реалий в контексте культуры. Здесь не может идти речи о механическом «культивировании задатков», поскольку в процессе образования как вхождения в культуру меняется вся сфера чувственного познания индивида в целом, что и приводит к новому пониманию действительности. При этом обучение не носит чисто технологического характера, «визуальное понимание» как владение канонами и образцами репрезентации предполагает в целом принадлежность к определенной культуре, системе образования, передающего эти каноны и образцы. Так, полученные в ходе обучения и воспринимающей деятельности навыки изображения перспективы и в целом способ видения, соответствующий геометрической оптике, стали фундаментальной компонентой европейского образования. Индивид через эти базовые формы образования входит в сферу собственно человеческого, отчуждаясь от природного «наивного» видения не столько как природное, сколько как социальное существо. Формообразование восприятия и опосредующих его репрезентаций — это и есть первый и

важнейший акт процесса образования, который в свою очередь оказывает влияние на само содержание образования, поскольку изменяет способ видения самой действительности и принципы ее интерпретации. Мы рисуем так, как научились в соответствии с канонами восприятия, а видим так, как рисуем. Однако это не частный случай образования или всего лишь некий пример, но сама его сущность. Образование как «восхождение ко всеобщему» на уровне восприятия, осуществляющегося в принятых в культуре репрезентациях, предстает как категория бытия, а не знания и переживания, что было отмечено еще М. Шелером в «Формах знания и образования».

Критика теории познания как «теории репрезентации»

Она представлена в известном полемическом труде Р.Рорти «Философия и зеркало природы» (1979), где репрезентация является одним из центральных понятий. Традиционная теория познания Дж.Локка, Р.Декарта и И.Канта исхо­дит из постижения «ментальных процессов», «ума» как отдельной сущности, в которой происходят эти процессы, и «активности репрезентаций», делающих возможным познание. Познание предстает как Зеркало Природы, точная копия (репрезентация) того, что находится за пределами ума и ментальных процессов, и задача заключается в том, чтобы найти наиболее точные репрезентации. Соот­ветственно философия как «трибунал чистого разума» оценивает, выносит «приговор» и делит культуру на те области, которые репрезентируют реаль­ность лучше, хуже или вовсе не репрезентируют ее вопреки своим претензиям. Трудности, вставшие перед философией, потребовали ее «строгости» и «науч­ности», пересмотра локковской теории репрезентации или, напротив, создания новых категорий, не имеющих ничего общего с наукой и картезианскими поис­ками достоверности. Хайдеггер в «Бытии и времени» излагает понимание того, что репрезентация не представляет собой первичный доступ к миру, — это уже интерпретация, определенный результат рефлексивной и понимающей деятель­ности; непосредственно мир нам доступен только в практических действиях по­вседневной жизни, не все из которых возможно эксплицировать — они требуют специального языка. Как следствие возникло понимание того, что от понятия познания как точной репрезентации, Зеркала Природы следует отказаться. Не­обходимо «выбросить визуальные метафоры» и метафоры отражения из нашей речи, она не должна трактоваться как выражение внутренних репрезентаций.

Речь не репрезентация, и если высказывания и предложения должны рассматри­ваться как соответствия, то не с миром, но с другими предложениями.

Были подвергнуты критике понятие «привилегированных репрезентаций» (У.Куайн, У.Селларс), идея аподиктической истины, а обоснование предстало не от­ношением между идеями (словами) и объектами, но предметом «разговора», самокор­рекции и социальной практики, т.е. своего рода эпистемологическим бихевиоризмом. Однако никто из философов, отбросивших традиционную теорию познания как теорию репрезентации, не предложил целостного учения на какой-либо новой основе. Критиче­ски осмысливая эту ситуацию, Рорти полагает, что атака на репрезентацию и, в частно­сти, на кантовские понятия двух базовых типов репрезентации — интуиции и концепции, — это не попытка предложить новый вид объяснения познания, но стремление вообще избавиться от этого понятия и самой задачи.

В целом можно отметить, что разумным следствием из этих дискуссий стало не отбрасывание классических философских идей, но более глубокое по­нимание самой природы познания, не сводимого к нахождению «единственно точных и правильных» автоматически и «безответственно» применяемых ре­презентаций. Такое понимание предполагает признание фундаментальной зна­чимости свободы поиска, выбора и ответственности человека познающего в по­лучении и обосновании истинного знания. Эти идеи признаны значимыми и продуктивными и для дальнейшего продвижения программы искусственного интеллекта. Однако сама проблема репрезентации остается, а «философия ведет себя так, как будто бы здесь не о чем спрашивать», — замечает Хайдеггер в ста­тье «Что значит мыслить?». Во многих конкретных эмпирических областях со­временной науки репрезентация, предполагающая визуальное понимание и мышление, по-прежнему принимается в качестве фундаментальной процедуры познавательной деятельности.

Вместе с тем в эпистемологической литературе репрезентация как кон­цепция подвергается критике, и прежде всего потому, что отождествление ее с отражением структуры предмета, факта, положения вещей давно получило свое опровержение как «оптическая теория познания», строящаяся на догадках о том, что происходит в акте зрения (Дж.Дьюи). Устарела сама концепция — тео­рия, объясняющая все познание как репрезентацию-отражение, основанную на реалистической онтологии и понимании истины как соответствия действитель­ности. Но понятие репрезентации как конкретной познавательной процедуры переосмысливается вместе с вхождением в эпистемологию таких реально суще-

ствующих факторов, как конструктивизм, плюрализм, релятивизм. Репрезен­тация не противоречит идее конструирования объекта познания, поскольку «фактически предметы познания создаются, конструируются в деятельности с предметами-посредниками» (В.А.Лекторский). Плюрализм, предполагающий «неединственность» истины, множественность реальностей и миров, может реализовываться в познании, в частности, через разнообразие канонов и норм репрезентации, смены типов моделей-репрезентантов, их конкуренции, как и в разнообразии символических языков науки, понятийных схем, также выпол­няющих роль посредников. Очевидна и относительность, релятивность репре­зентации, ее форм, канонов, поскольку, как это показал М.Вартофский, она яв­ляется «фактом культуры» и имеет свою историю в ней. На этот контекст на­кладывается также «система координат» самого субъекта-исследователя, все репрезентации несут на себе печать школы, парадигмы, научного сообщества, к которому он принадлежит. Таким образом, реальный мир предстает в науке в различных «обликах», что обеспечивает «объемность» знаний, а правильность многообразных действий-методов ученого можно обосновывать различными способами. Все эти важные моменты хорошо иллюстрируются на таком науч­ном методе — главной форме репрезентации — как моделирование, что будет по­казано в соответствующей главе.

Основная

Вартофский М. Модели. Репрезентация и научное понимание. М., 1988.

Гада-марХ.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988.

Зандкюлер Х.Й. Репрезентация, или Как реальность может быть понята фило­софски // Вопросы философии. 2002. № 9.

Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. М., 1980.

Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001.

МикешинаЛ.А. Философия познания. Полемические главы. М., 2002.

Дополнительная

Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997. Хайдеггер М. Что значит мыслить? // Он же. Разговор на проселочной дороге. М., 1991.

Хайдеггер М. Время картины мира // Он же. Время и бытие. Статьи и выступле­ния. М., 1993.

Вопросы для самопроверки

Как вы относитесь к положению «познание есть отражение»?

Какую роль метафора зеркала играет в европейской философии по­знания?

Хайдеггер о возникновении категорий субъекта и объекта в связи с
пониманием «мира как картины».

Понятие репрезентации, ее значение в научном познании.

Концепция репрезентации М.Вартофского.

В чем состоит зависимость репрезентации от культуры и ее истории?

За что философы критикуют репрезентацию?

Как сочетается репрезентация и конструирование объекта познания?

Репрезентация и плюрализм.

Репрезентация и релятивизм.

Какова зависимость репрезентации от научного сообщества и пара­дигмы?

Источник