Метод Бэкона
Метод Бэкона. Задачу новой методологии Бэкон усматривает в оказании разуму помощи в извлечении правильных закономерностей из наблюдений над реальной действительностью. Что такая помощь необходима, подтверждается анализом заблуждений или «призраков», свойственных человеческому разуму. Этих «призраков», Бэкон насчитывает четыре: 1) «Призраки Рода», 2) «Призраки Пещеры», 3) «Призраки Рынка», 4) «Призраки Театра».
«Призраки Рода» коренятся в самой природе человека, в природе его ума. Так, ум человеческий склонен предполагать в вещах более порядка и единообразия, чем их находит в действительности: «в то время как многое в природе единично и совершенно не имеет себе подобия, он придумывает параллели, соответствия и отношения, которых нет». Далее, разуму свойственна особая инерция, в силу которой он с трудом уступает фактам, противоречащим сложившимся убеждениям. Вообще «уму человеческому постоянно свойственно то заблуждение, что он более поддаётся положительным доводам, чем отрицательным». Разум склонен более отзываться на эффекты, а не на малозаметные явления: «На разум человеческий больше всего действует то, что сразу и внезапно может его поразить… Обращаться же к далёким и разнородным доводам, посредством которых аксиомы испытываются, как бы на огне, ум вообще не склонен и неспособен, пока этого не предпишут ему суровые законы и сильная власть».
Мешает также «жадность» человеческого разума, не позволяющая ему остановиться и влекущая его всё дальше и дальше — «к конечным причинам, которые имеют своим источником скорее природу человека, нежели природу вселенной». Личные вкусы и желания также препятствуют познанию истины. «Человек скорее верит в истинность того, что предпочитает». Но более всего в деле познания истины вредит косность, несовершенство чувств. «Остаются скрытыми более тонкие перемещения частиц в твёрдых телах». Наконец, «ум по природе своей стремится к отвлечённому и текучее мыслит, как постоянное».
«Призраки Пещеры» обусловлены индивидуальными особенностями человека, его воспитанием, привычками, его «пещерой». Они заключаются в односторонности отдельных умов. Одни «склонны к почитанию древности, другие охвачены любовью к восприятию нового. Но немногие могут соблюсти такую меру, чтобы и не отбрасывать то, что правильно положено древними, и не пренебречь тем, что правильно принесено новыми». Одни мыслят природу и тела синтетически, другие — аналитически. «Эти созерцания должны чередоваться и сменять друг друга с тем, чтобы разум сделался одновременно проницательным и восприимчивым».
«Призраки Рынка» обусловлены общественной жизнью, неправильным словоупотреблением. «Плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум. Большая же часть слов имеет своим источником обычное мнение и разделяет вещи по линиям, наиболее очевидным для разума толпы. Когда же более острый разум и более прилежное наблюдение хотят пересмотреть эти линии, чтобы они более соответствовали природе, слова становятся помехой. Отсюда и получается, что громкие и торжественные диспуты учёных часто превращаются в споры относительно слов и имён, а благоразумнее было бы (согласно обычаю и мудрости математиков) с них начать для того, чтобы посредством определений привести в порядок».
«Призраки Театра» — «не врождены и не проникают в разум тайно, а открыто передаются и воспринимаются из вымышленных теорий и их превратных законов доказательств». Существо этих «призраков» — ослепление ложными теориями, предвзятыми гипотезами и мнениями. Бэкон расчленяет заблуждения этого тина на три: софистику, эмпирику и суеверие. К первой группе относятся философы (к ним Бэкон причисляет и Аристотеля), которые из тривиальных фактов силою размышления хотят получить все выводы. Другие вращаются в кругу ограниченных опытов и из них выводят свою философию, подгоняя под неё всё. И, наконец, третий род философов, которые под влиянием веры и почитания примешивают философии богословие и предания.
Этот меткий и тонкий анализ трудностей мыслительной работы не утратил своего значения и по настоящее время.
Бэкон — этот «родоначальник английского материализма» — из своего анализа природы человеческих заблуждений отнюдь не делает пессимистического вывода о невозможности познания объективной действительности. Наоборот, «мы строим в человеческом разуме образец мира таким, каков он оказывается, а не таким, как подскажет каждому его мышление», — говорит он. В возможности построения такого правильного образца мира нас убеждают практические результаты науки. Но он предостерегает и от узкого практицизма, говоря, что наука нуждается не столько в «плодоносных», сколько в «светоносных» опытах. С надёжной помощью метода разум способен открывать истинные «формы» природы, т. е. законы, управляющие течением явлений.
Каковы же основания этого метода?
В основу познания Бэкон кладёт опыт и именно опыт, а не первичное наблюдение. «Подобно тому, как и в гражданских делах, дарование каждого и скрытые черты души и душевных движений лучше обнаруживаются тогда, когда человек подвержен невзгодам, чем в другое время, таким же образом и скрытое в природе более открывается, когда оно подвергается воздействию механических искусств, чем тогда, когда оно идёт своим чередом». Опыт должен быть подвергнут рациональной обработке.
Те, кто занимались науками, были или эмпириками, или догматиками. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и пользуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, из самих себя создают ткань. Пчела же избирает средний способ, она извлекает материал из цветов сада и поля, но располагает и изменяет его собственным уменьем. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в сознание нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и из механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей опыта и рассудка».
«Союз опыта и рассудка» — таков исходный пункт методологии Бэкона. Разум должен очищать опыт и извлекать из него плоды в виде законов природы, или, как выражается Бэкон, «форм». Этот процесс совершается индукцией. Разум не должен воспарять от частных фактов к общим всеобъемлющим законам, из которых потом дедуктивным путём получались бы следствия. Наоборот, «человеческому разуму надо придать не крылья, а скорее свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий прыжок и полёт». «Для наук… следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не развёрстным и перемежающимся ступеням — от частностей к меньшим аксиомам и затем — к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим. Ибо самые низкие аксиомы немногим отличаются от голого опыта. Высшие же и самые общие аксиомы (какие у нас имеются) умозрительны и отвлечённы и у них нет ничего твёрдого. Средние же аксиомы истинны, твёрды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы, не отвлеченные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами».
Процесс наведения или индукции этих средних аксиом не заключается в простом перечислении. Из того, что тот или иной факт станет повторяться в n случаях, ещё не следует, что он повторяется и в n + 1-ом случае. Индукция — это более сложный аналитический процесс: «должно разделять природу посредством должных разграничений и исключений».
Основным критерием правильности полученного результата будет практика, тот же опыт. «Наш путь и наш метод… состоит в следующем: мы извлекаем не практику из практики и опыт из опытов (как эмпирики), а причины и аксиомы из практики и опытов, и из причин и аксиом — снова практику и опыты, как верные Истолкователи Природы».
«Истина и полезность суть… совершенно одни и те же вещи. Сама же практика должна цениться больше, как залог истины, а не из-за жизненных благ».
Эти положения Бэкона стали краеугольными камнями здания новой науки. Однако Бэкон не сумел должным образом понять диалектику движения понятий и попытался чисто механически анализировать этот процесс. Правильно указав, что индукция заключается не в простом перечислении, он сам пошёл по пути перечисления возможных групп фактов, или, как он выражался, «указующих примеров», помогающих разуму в его аналитической работе. Было бы утомительно перечислять все эти двадцать четыре группы. «Преимущественных примеров» Бэкона с их цветистыми названиями. Отметим, что одно из этих названий «Примеры креста» под латинским именем «experimenturn crusic» прочно вошло в науку со времени Ньютона. Так называются теперь решающие опыты, позволяющие выбрать между двумя борющимися теориями одну, более адэкватную фактам. Бэкон считал возможным обучить любой ум процессу научной индукция и расписать этот процесс по таблицам. Сначала, по Бэкону, надо свети все факты, с которых фигурирует изучаемое явление («Таблица положительных инстанций»). Затем надо подыскать аналогичные факты, в которых данное явление отсутствует («Таблица отрицательных инстанций»). Сопоставлением таких таблиц будут исключены те факты, которые являются не существенными для данного явления, ибо оно может происходить без них, как показывает таблица отрицательных инстанций. Затем составляется таблица сравнений, показывающая, какую роль играет усиление одного фактора для данного явления. В результате такого анализа получается искомая «форма».
Источник
Пчела же избирает средний способ
Занимательная философия. Учебное пособие
6-е издание, переработанное и дополненное
А. А. Крушанов – доктор философских наук, профессор.
© Балашов Л. Е., 2019
© Издательско-торговая корпорация «Дашков и Кº», 2019
Занимательная философия (мысли-рассуждения, мыслеобразы, притчи, анекдоты, шутки, стихи)
Философ, пошаривши ногами во все стороны, сказал наконец отрывисто: «А где же дорога?»
Анекдоты о Диогене из Синопа
Диоген говорил, что когда он видит правителей, врачей или философов, то ему кажется, будто человек – самое разумное из живых существ, но когда он встречает снотолкователей, прорицателей или людей, которые им верят, а также тех, кто чванится славой или богатством, то ему кажется, будто ничего не может быть глупее человека.
Диоген. Фрагмент картины Рафаэля «Афинская школа»
Однажды он рассуждал о важных предметах, но никто его не слушал; тогда он принялся верещать по-птичьему; собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбегаются, а ради важных вещей не пошевелятся.
Когда Платон дал определение, имевшее большой успех: “Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев”, Диоген ощипал петуха и принес к нему в школу, объявив: “Вот платоновский человек!” После этого к определению было добавлено: “И с широкими когтями”.
Среди бела дня он бродил с фонарем в руках, объясняя “Ищу человека”.
Находясь в Коринфе, Александр Македонский ходил смотреть на Диогена Синопского, который в ответ на пожелание Александра что-то для него сделать, попросил не загораживать Солнце.
«Когда он грелся на солнце, Александр, остановившись над ним, сказал: «Проси у меня, чего хочешь» Диоген отвечал: «Не заслоняй мне солнца»»[1].
Зенон из Элеи приводил доводы против движения, указывающие на то, что оно противоречиво и, следовательно, не существует. Гегель писал: “Известно, как Диоген из Синопа совершенно просто опроверг доводы против движения; он молча встал и начал ходить взад и вперед; он опроверг его делом… Когда один ученик был удовлетворен этим опровержением, Диоген стал его бить палкой на том основании, что, так как учитель спорил с основаниями, то он и возражения ему должен был представить также основательные. Там, где ведут борьбу доводами, допустимо лишь такое же опровержение доводами…”[2]
Элеаты – авторы первых логических задач и мысленных экспериментов. Они во многом предвосхитили платоновские упражнения в диалектике и аристотелевские упражнения в логике.
Зенон из Элеи известен своими апориями (в переводе апория – затруднение, трудность) “Ахиллес и черепаха”, “Дихотомия”, “Стрела”, “Стадий”. Если Парменид доказывал существование единого и неподвижного, то Зенон пытался опровергнуть существование многого и движения.
В апории самый быстрый грек (Ахиллес) не догонит самое медленное животное (черепаху)! Ведь когда Ахиллес прибежит в ту точку, которую занимала черепаха в момент старта, то черепаха отползет от своего исходного положения на такую часть первоначального расстояния между собой и Ахиллесом, на сколько ее скорость меньше его скорости. И эта ситуация будет повторяться бесконечно.
«В этом парадоксе Ахиллес и черепаха состязаются в беге. Черепаха при этом имеет фору, например, в 100 метров. Теперь оба бегуна начинают движение. Пока Ахиллес добежит до точки, где находилась черепаха, она успеет переместиться, например, на определенное расстояние. Теперь Ахиллесу придется снова пробежать некоторое расстояние до места, где была черепаха, которая за это время снова переместится вперед, и так далее – количество точек приближения стремится к бесконечности. Получается, что Ахиллес никогда не догонит черепаху, но мы же понимаем, что в реальности он с легкостью ее обгонит.
Почему так происходит, из-за чего образовался парадокс? Дело в том, что в реальности невозможно пересечь бесконечность – как можно попасть из одной точки в другую, не пройдя бесконечное количество промежуточных точек? В реальности это невозможно, а в математике – вполне. Поэтому получается, что то, что доказывает математика, в реальности неправильно, и парадокс возникает из-за применения математических правил к нематематической ситуации». (См.: ledi.belki.info/paradoksy/)
Сила и слабость философа
О первом философе Фалесе известны две легенды, показывающие его силу и слабость как философа.
Первая о том, как он, предвидя хороший урожай оливок, арендовал все маслобойни, стал диктовать цены на продукцию маслобоен и, таким образом, разбогател. Вот как это описывает Аристотель: «Когда Фалеса попрекали его бедностью, так как-де занятия философией никакого барыша не приносят, то, рассказывают, Фалес, предвидя на основании астрономических данных богатый урожай оливок, еще до истечения зимы роздал накопленную им небольшую сумму денег в задаток владельцам всех маслобоен в Милете и на Хиосе; маслобойни Фалес законтрактовал дешево, так как никто с ним не конкурировал.
Когда наступило время сбора оливок, начался внезапный спрос одновременно со стороны многих лиц на маслобойни. Фалес стал тогда отдавать на откуп законтрактованные им маслобойни за ту цену, за какую желал. Набрав таким образом много денег, Фалес доказал тем самым, что и философам при желании разбогатеть нетрудно, только не это дело составляет предмет их интересов» (Аристотель. Политика. 1259а).
Вторая легенда о том, как Фалес, заглядевшись на звездное небо, упал в яму (мол, витает в облаках, а что под ногами – не видит) «Рассказывают, – пишет Платон, – что когда он, наблюдая небесные светила и заглядевшись наверх, упал в колодец, то какая-то фракиянка, миловидная и бойкая служанка, посмеялась над ним, что-де он стремится знать, что на небе, того же, что рядом и под ногами, не замечает. Эта насмешка относится ко всем, кто проводит свой век в занятиях философией» (Платон. Теэтет. 174а).
“Пифагор называл свое учение любомудрием (cpiXoaocpia), а не мудростью (aocpia), Упрекая семерых мудрецов (как их прозвали до него), он говорил, что никто не мудр, ибо человек по слабости своей природы часто не в силах достичь всего, а тот, кто стремится к нраву и образу жизни мудрого существа, может быть подобающе назван любомудром (философом)”[3].
Анекдоты взяты из: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986.
Гегель Г. Лекции по истории философии. Кн.1, «Зенон».
Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1, М., 1989. С. 148. – Диодор Сицилийский, X, 10, 1.
Источник
