Метафора как способ мышления

Метафорическое мышление: как его развить?

Начнем с того, что не так важно воспроизводить метафоры, важно — уметь их создавать. Когда вы просто умеете подобрать под ситуацию уже заученную фразу, это никак не говорит о вашем метафоричном мышлении. А вот именно генерирование такого рода образов заключается в мышлении. Итак, нужно расширить границы вашей фантазии, научиться образному восприятию, а для этого следует выполнять несколько простых упражнений.

Возьмите в привычку называть предметы не своими именами, то есть, если это чашка, не говорите «чашка», придумайте словосочетание, которое намекает на предмет. Например, вы можете назвать ее «Граалем бодрости» или как-то иначе, главное — образ. Если ваши друзья тоже не прочь развить свое метафорическое мышление, то вы можете играть с ними в так называемые «загадки», то есть, вы будете называть словосочетание, а они — угадывать предмет. Суть должна лежать внутри образа.

Конечно, образного мышления невозможно достичь если вы не читаете, художественная литература — лучший и неисчерпаемый источник метафор. Нет, речь не идет о плагиате метафор в собственный лексикон, вы просто будете разгадывать метафоры, тем самым тренировать свое мышление, а значит и все больше развивать в себе способность создавать метафоры такого же рода. Когда мы смотрим фильмы, происходит то же самое, вы улавливаем метафоры, и они помогают нам разобраться в их структуре.

Нужно уметь следовать логике, например, если вы хотите сказать: «Я тебя пристрелю!», то можете высказаться в стиле голливудских боевиков и сказать: «Я накормлю тебя свинцом!». В чем логика? В том, что пуля, сделанная из свинца, окажется внутри человека, что можно сравнить с тем, как человек съел свинец. Такие связи расширяют мышление в принципе, а метафоричное мышление очень пригодится вам и в жизни дома, и на работе.

Когда вам надо запомнить имя, номер телефона, улицу, применяйте метафоры, это еще один момент тренировки мышления. Когда вы хотите запомнить фамилию Бенедикта Камбербэтча, вы подумаете: «Она звучит так, будто кто-то чихнул». Между прочим, именно так уже пошутил один журналист в одной статье, ну разве не красивое сравнение, не в обиду Бенедикта, который и сам любит посмеяться над собой. Также все новые названия можно сравнивать в уме с чем-то уже вам знакомым, ведь так вы сможете провести ассоциацию гораздо эффективнее, нежели она была бы связана с чем-то от вас далеким.

Метафора — выразительное средство расширяющее мышление, когда вы подбираете аналогию, вы невольно тренируете новые техники восприятия информации через ассоциативные образы, именно так мы можем сделать свои интеллект наиболее гибким. Например, спортсмен, который долго не занимается, теряет свою гибкость и вообще навыки, а вот тот, кто ежедневно тренируется, становится все лучше по этим показателям. То же самое касается и тренировки мышления. Не ленитесь уделять время развитию своего мышления, за это вы потом скажете себе «спасибо».

Источник

Метафорическое мышление в культуре: структура и специфика

В одном из научных сборников, посвященном методологическим проблемам самоорганизации в природе и обществе, в разделе «Самоорганизация в культуре и образовании» была опубликована партитура симфонического произведения 1 . Возник вопрос: «насколько уместна в научном сборнике подобного рода публикация»? То, что культура разговаривает с нами на разных языках – известно. Но не произошла ли в данном случае путаница жанров языка науки и искусства? Думаю, нет. Ибо с философско-культурологической точки зрения позиция авторов сборника оказалась вполне корректной. Как такое стало возможным? – предмет размышления в данной статье.

Культурологический метод требует осознания культуры как разной изнутри, так и целостной и неделимой самой по себе, имеющей свою неповторимую меру. Мера этой целостности представлена взаимодополнительностью материальных и духовных ценностей, выраженной в языке. Язык культуры — своеобразный симбиоз разного в едином и единого в разном. Мозаика языковых средств культуры свидетельствует не только о том, что многогранность и многофакторность культуры имеет соответствующую разноликость символико-лингвистических форм выразительности, но и в том, что язык культуры как целостности неделим, ибо его мера не сводима ни к совокупным, ни к интегративным, ни к единичным формам, составляющим эту целостность. Мера языка культуры есть системное свойство, схватывающее свою тотальную самоценность. Этого уточнения достаточно, чтобы признать вполне оправданным соотнесение языка науки и языка искусства с целью выявления их специфики и единого культурологического основания.

В чем же специфика и структура художественно-метафорического мышления в культуре? Чем этот язык отличается от языка мифа, миметических копий и логических структур науки? Кратко рассмотрим эти вопросы.

Будем исходить из того, что природа метафоры имеет синкретно- синтезорованную целостность, существование которой состоит из взаимодополнительности мифического, иконического и инвариантного аспектов. Однако мера метафорического к ним не сводится.

Мифологический аспект в метафоре – это ее субстрат. Самодостаточность мифа в культуре состоит в том, что он не рефлексивен логически, хотя и оперирует вербальными символами. Терминологический аппарат мифа существует только для того, чтобы описать содержательность мироощущений человека и его размышлений по поводу своей укорененности в мире и мира в себе. Мифологическая «рефлексия» антропоморфна и потому чувственно-эмоциональна. Она одномоментно экзистенционально конкретна и предельно абстрактна и в силу этого – тотальна. Эмоциональная рефлексия в мифологическом мышлении организована по принципу «все во всем». Поэтому миф это не объяснение явлений, не теория, но форма онтологически выраженного «вымысла-смысла», всегда принимаемого и переживаемого как событие реальной действительности. Миф, выражаясь словами Хосе Ортеги-и–Гассета, лишь ощущает тепло солнца, но солнца самого не видит. Поэтому содержание мифа воспринимается человеком на уровне «чуда». Такая наивность и одновременно глубина мифологического мышления для человека исторически первична и вместе с тем, всегда актуальна. Без мифического мироощущения человек теряет свою меру и всякую ориентацию в целостном мире природы и космоса.

Иконический аспект мышления в культуре отличается от мифологического гностической доминантой и элементарной формой логической рефлексии. По сути дела эта «свое-иное» бытование того же мифа в культуре. Если в мифе нет различий между знаком и денотатом, то иконический знак требует этого, как различений между условностью идеальных моделей и безусловностью реальных предметов, которые они замещают. Но степень условности иконического мышления остается как бы «безусловной», поскольку семантика «знака-образа» требует от его семиотики точного копирования формы своего денотата. Отсюда наглядность формы последнего представлена в иконическом мышлении идеографически. Она всегда узнаваема. Язык его признается «языком фактов самой жизни». Условность содержания иконического знака настолько прозрачна, что представляет собой более или менее точное копирование денотата. Ярким примером иконического знака является фотография. В отличие от мифа иконический знак не описывает впечатления полученное от мира предметов и событий, но пишет жизнь по принципу мимезиса. Этот принцип становится основанием и предтечей нормативно-канонического или инвариантного мышления в культуре.

Инвариантный тип мышления – третий виток на пути обретения метафорой своей самодостаточности. Особенность ее в том, что инвариантный знак не претендует на какое-либо сходство с денотатом. Это знак, где уровень семантической условности достаточно высок. Здесь через иконически данный текст важно выявить подтекст, т.е. скрытый смысл, характеризующий существенные признаки денотата. Инвариантный знак раскрывает свою семантику через процедуру интерпретации. Интерпретация — это такая «. работа мышления, — пишет П.Рикер, — которая состоит в расшифровке смысла, спрятанного в очевидном смысле, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении. » 2 . Главная особенность этого знака состоит в том, чтобы скрытые в нем смыслы и значения интерпретировались людьми одинаково, т.е. инвариантно. Если иконическое мышление — это мышление в формах самой жизни, то инвариантное мышление — это язык сущностей, науки, голых схем, формул, всевозможных нормативов и канонических принципов. Основная забота инвариантного мышления состоит в том, чтобы ранее добытые знания и опыт всегда работали в настоящем времени, чтобы «истина» превращалась в «правду» жизни, как в свой аксиологический вариант, а логика – в ее ритм и смысл. Мир инвариантных символов многолик. Это социальные, правовые, политические, религиозные, экономические и т.п. идеи (смыслы), выраженные в соответствующей символической форме. Пример тому: буквенные, математические, нотные, денежные, нумизматические, обрядовые, рекламные, религиозные, юридические, военные и т.п. символы-знаки.

Сила инвариантного мышления в культуре состоит в том, что оно создает алгоритм движению жизни, обнажает ее логику, каркас и сущностные параметры, демонстрирует незыблемость принципов и традиций, превращая их в технологичность образцов и нормативную тиражированость. Слабость – в механистичности нормативов и в их неспособности жить по законам творчества и развивающейся гармонии. Последнее становится доступным только в метафоре, которая представлена как художественно-эстетический тип мышления в живой культуре.

В отличие от мифа, иконического и инвариантно-логического, метафорическое мышление принадлежит к предельному типу условности, скрытый смысл которого неоднозначен и вариативен. Метафора – это иносказательно выраженная мысль, суть которой представлена в знаке системным свойством интегративных смыслов. Метафора представляет собой действие ума с чьей помощью постигаемо то, что не под силу понятиям. Метафора всегда целостна и эмоциональна, но в отличие от мифа она рефлексируема как игра воображения. Представляя собой гармонию разного (мифического, иконического, инвариантного), метафора не теряет своей меры. Если в мифологическом смысле она эмоциональна и целостна, в иконическом – абсурдна, в инвариантном – сущностна и парадоксальна, то в собственно метафорическом смысле, она всегда индивидуальна и одновременно универсальна. Эвристическая значимость метафоры состоит в том, что она формирует оптимизм в решении проблем живой культуры, воспитывая человеческие качества личности, в частности ее способности творить по законам красоты. Секрет метафоры в том, что она не дана воспринимающему в полном объеме, она для него лишь исходный материал своего рождения. В ней всегда наличествует определенная недосказанность и тайна, разрешить которую предстаит самому субъекту. Принцип художественно-эстетического (метафорического) мышления в культуре находит свое выражение в культуре искусством. Художественная метафора ставит перед человеком воспринимающим ее содержание вопрос не «как в жизни», а «как жизнь»…. А «как жизнь»? Чтобы ответить на этот вопрос, надо, по меньшей мере, знать «как в жизни». Искусство оставляет возможность своему субъекту постичь содержание метафоры через соучастие в конструировании ее смысла, приглашая к сотворчеству. Можно сказать, что метафора – это художественно-эстетическое произведение культуры, рожденное в сотворчестве автора, исполнителя и публики.

Художественно-эстетическое мышление уводит нас в мир аллюзий лишь с одной целью — дать почувствовать прелесть жизни во всей ее полноте и цельности, на что не способны примитив иконического и логическая ограниченность инвариантного символов. Важно лишь понять, что художественно-метафорическое мышление выражает правду жизни не сциентистски, но эмоционально-эстетически, что прекрасно выразил Л.С.Выготский, размышляя об отношении искусства к жизни: «Искусство относится к жизни, как вино к винограду» 3 .

В заключение можно резюмировать следующее.

1. Культура — это язык, который создали люди по образу и подобию своего отношения к миру для общения между собой.
2. Структура языка культуры четырехедина — это язык мифических впечатлений и магически – ритуальной духовности, язык»механических» копий, язык логических структур и метафорический язык эстетических эмоций. Эти языки находятся по отношению друг к другу в отношении взаимодополнительности.
3. Все они важны в нашем культурном становлении и развитии и всеми ими необходимо владеть с достаточной долей совершенства.
4. В современной практике культурного становления личности еще много перекосов в сторону абсолютизации языка объектного, технократического мышления. Вместе с тем идут небезуспешные поиски перестройки системы непрерывного образования и воспитания людей в русло формирования целостной, гармонически развитой языковой культуры личности.

Источник

МЕТАФОРА КАК СПОСОБ ОСМЫСЛЕНИЯ CОВРЕМЕННОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Статья посвящена анализу метафоры как средства осмысления окружающей действительности. В рамках развивающегося интенционального подхода представляет интерес изучение метафоры как речевого свойства медиатекста в целях постижения его интегративной природы, и в частности воздействующего эффекта в медиасфере. Указанные возможности метафоры исследуются на примере метафоры бездомности в русском медиадискурсе. Она рассматривается в качестве специфической особенности реализации действия онтологического архетипа бездомье. Указанная метафора становится одним из действенных средств эмотивной оценки событий, воздействия на адресата, а также важным инструментом привлечения внимания к проблемам общества. В статье определеляются источники метафоры в рамках современной лингвокультурной ситуации, а также анализируется развитие метафорического образа в контексте лексико-грамматических и семантических характеристик лексемы бомж. Бомжевая метафора характеризуется сложностью и семантической разноплановостью в силу актуализации в процессе метафоризации разнообразных ассоциативных векторов.

METAPHOR AS A WAY OF UNDERSTANDING CONTEMPORARY REALITY

The paper is devoted to the analysis of metaphor as a way of understanding the surrounding reality. Within the developing intentional approach the study of metaphor as a verbal property of media texts is of interest in order to comprehend its integrative nature, and in particular the influence effect in the media sphere. The metaphors are investigated on the example of the metaphor of homeless in Russian media discourse. It is regarded as specific feature of implementation of the ontological archetype of homelessness. This metaphor becomes one of the most effective means of emotive evaluation of events, the impact on the recipient, as well as an important tool for attracting attention to the problems of society. The article identifies sources of metaphor in modern linguistic and cultural situation, and also examines the development of metaphoric images in the context of lexical-grammatical and semantic characteristics of the lexeme homeless. Metaphor of homeless is characterized by complexity and semantic heterogeneity due to the actualization of a variety of associative vectors in the process of metaphorization.

Елена Викторовна Стоянова, кандидат филологических наук, профессор кафедры русского языка Шуменского университета им. Епископа Константина Преславского

E-mail: elvikstoyanova@abv.bg

Elena Viktorovna Stoyanova, PhD (Philology), Professor at the Department of Russian language at Konstantin Preslavsky University of Shumen

E-mail: elvikstoyanova@abv.bg

Стоянова Е. В. Метафора как способ осмысления современной действительности // Медиалингвистика. 2015. № 4 (10). С. 60–66. URL: https://medialing.ru/metafora-kak-sposob-osmysleniya-covremennoj-dejstvitelnosti/ (дата обращения: 19.11.2021).

Stoyanova E. V. Metaphor as a way of understanding contemporary reality. Media Linguistics, 2015, No. 4 (10), pp. 60–66. Available at: https://medialing.ru/metafora-kak-sposob-osmysleniya-covremennoj-dejstvitelnosti/ (accessed: 19.11.2021). (In Russian)

УДК 81‘42
ББК 81.2
ГРНТИ 16.21.55
КОД ВАК 10.02.19

В осно­ве совре­мен­ных иссле­до­ва­ний мета­фо­ры лежит поло­же­ние о мета­фо­ри­че­ской при­ро­де мыш­ле­ния — чело­век вос­при­ни­ма­ет и позна­ет мир посред­ством мета­фор (М. Блэк, Д. Дэвид­сон, А. Веж­биц­ка, Дж. Лакофф, М. Джон­сон, Н. Д. Арутю­но­ва, В. Н. Телия и др.). Этим объ­яс­ня­ет­ся отча­сти все­про­ни­ка­ю­щий харак­тер мета­фо­ры и уни­вер­саль­ность ее фор­ми­ро­ва­ния посред­ством соеди­не­ния раци­о­наль­но­го и ирра­ци­о­наль­но­го. Одна­ко при всем при этом в осно­ве про­цес­са мета­фо­ри­за­ции лежит куль­тур­ный ком­по­нент, обу­слов­ли­ва­ю­щий спе­ци­фи­ку осмыс­ле­ния и кон­цеп­ту­а­ли­за­ции мира пред­ста­ви­те­ля­ми раз­лич­ных наци­о­наль­но-куль­тур­ных общ­но­стей. Иссле­до­ва­те­ли отме­ча­ют непре­мен­ную согла­со­ван­ность фун­да­мен­таль­ных куль­тур­ных цен­но­стей и мета­фо­ри­че­ской струк­ту­ры [Лакофф, Джон­сон 2004], в осно­ве кото­рой лежит ста­ди­аль­ная зави­си­мость раз­ви­тия язы­ко­во­го созна­ния и куль­ту­ры и тео­рия линг­во­куль­тур­ной ситу­а­ции (ЛКС) [см.: Шакле­ин 1997; 2012; Сто­я­но­ва 2013; Кон­дра­тье­ва 2014]. При­чем фик­си­ру­ет­ся дви­же­ние мета­фо­ры в про­цес­се онто­ге­не­за: от неосо­знан­ной мета­фо­рич­но­сти на ран­них эта­пах мифо­ло­ги­че­ско­го мыш­ле­ния, нося­ще­го син­кре­ти­че­ский харак­тер, к выс­шей его фор­ме на совре­мен­ном эта­пе, име­ю­щей тео­ре­ти­ко-рефлек­сив­ную спе­ци­фи­ку. Таким обра­зом, эво­лю­ция созна­ния соот­но­си­ма со спо­соб­но­стью к мета­фо­ри­за­ции, кото­рая вос­при­ни­ма­ет­ся спо­со­бом рас­ши­ре­ния в пони­ма­нии окру­жа­ю­щей нас дей­стви­тель­но­сти [Jaynes 1976: 50–51]. Имен­но на этом и бази­ру­ет­ся тео­рия мета­фо­ры как син­кре­ти­че­ско­го спо­со­ба пред­став­ле­ния ЛКС [Сто­я­но­ва 2013: 53–61].

Син­кре­тизм мета­фо­ры про­яв­ля­ет­ся в ее уме­нии объ­еди­нять и соот­но­сить куль­тур­ные цен­но­сти и опыт нации с новой реаль­ной дей­стви­тель­но­стью, что обу­слов­ли­ва­ет спо­соб­ность мета­фо­ры, с одной сто­ро­ны, ока­зы­вать вли­я­ние на состо­я­ние линг­во­куль­тур­ной сре­ды на опре­де­лен­ном временно́м сре­зе, а с дру­гой — отра­жать ЛКС как сту­пень раз­ви­тия созна­ния линг­во­куль­тур­ной общ­но­сти. С помо­щью мета­фо­ры про­ис­хо­дит сочле­не­ние во вре­ме­ни моде­ли реаль­но­го мира и его пре­лом­ле­ния в созна­нии чело­ве­ка с после­ду­ю­щим вер­баль­ным отображением.

В рам­ках совре­мен­ной гно­сео­ло­гии позна­ние вос­при­ни­ма­ет­ся как еди­ный про­цесс кон­стру­и­ро­ва­ния и осо­зна­ния дей­стви­тель­но­го мира. При­зна­ние мета­фо­ры в каче­стве когни­тив­ной еди­ни­цы поз­во­ля­ет вос­при­ни­мать ее спо­со­бом осмыс­ле­ния окру­жа­ю­щей реаль­но­сти. На этом осно­ва­нии гно­сео­ло­ги­че­ские функ­ции мета­фо­ры вклю­ча­ют в себя не толь­ко мета­фо­ри­че­скую кон­цеп­ту­а­ли­за­цию ЛКС, но и пони­ма­ние мета­фо­ры, свя­зан­ное с ее вос­со­зда­ни­ем в мен­таль­ном про­стран­стве адре­са­та посред­ством мен­таль­ных пре­об­ра­зо­ва­ний раз­вер­ты­ва­ния образ­ной репре­зен­та­ции, на базе кото­рой осу­ществ­ля­ет­ся рекон­струк­ция ком­плек­са ассо­ци­а­ций и пред­став­ле­ний, и ее смыс­ло­вое деко­ди­ро­ва­ние. Сле­до­ва­тель­но, в рам­ках когни­тив­ной пара­диг­мы мета­фо­ра утвер­жда­ет­ся в каче­стве неотъ­ем­ле­мо­го меха­низ­ма позна­ва­тель­ной дея­тель­но­сти, инстру­мен­та пости­же­ния гипо­те­ти­че­ско­го, неяв­но­го и ново­го зна­ния, сред­ства его осо­зна­ния, объ­яс­не­ния и понимания.

Мета­фо­рич­ность совре­мен­но­го медиа­дис­кур­са демон­стри­ру­ет осмыс­ле­ние совре­мен­ной ЛКС в тер­ми­нах мета­фор, что облег­ча­ет, а часто и затруд­ня­ет пони­ма­ние меди­а­тек­ста адре­са­том. Целью дан­ной ста­тьи явля­ет­ся ква­ли­фи­ка­ция воз­мож­но­стей мета­фо­ры без­дом­но­сти как спо­со­ба осмыс­ле­ния и пред­став­ле­ния совре­мен­ной ЛКС. Кро­ме того, в рам­ках раз­ви­ва­ю­ще­го­ся интен­ци­о­наль­но­го под­хо­да (Л. Р. Дус­ка­е­ва, Н. А. Кор­ни­ло­ва, К. В. Про­хо­ро­ва, Н. С. Цве­то­ва и др.) пред­став­ля­ет инте­рес изу­че­ние мета­фо­ры как рече­во­го свой­ства меди­а­тек­ста в целях пости­же­ния его инте­гра­тив­ной при­ро­ды, и в част­но­сти воз­дей­ству­ю­ще­го эффек­та в медиа­сфе­ре. В каче­стве источ­ни­ка экс­цер­пи­ро­ва­ния иллю­стра­тив­но­го мате­ри­а­ла исполь­зу­ют­ся рос­сий­ские печат­ные изда­ния и элек­трон­ные ресур­сы («Ком­со­моль­ская прав­да», «Неза­ви­си­мая газе­та», «Изве­стия», «Новая газе­та» и др.) пери­о­да 2000–2015 гг. Ана­ли­зи­ру­ют­ся меди­а­тек­сты раз­ной тема­ти­че­ской направленности.

Линг­во­куль­тур­ное ста­нов­ле­ние поня­тия без­дом­но­сти ухо­дит сво­и­ми кор­ня­ми в глу­бо­кое про­шлое. Дом — Без­домье отно­сят­ся к базо­вым архе­ти­пам, име­ю­щим реа­ли­за­цию в раз­лич­ных фор­мах бытия. Без­домье вос­при­ни­ма­ет­ся апо­фа­ти­че­ски к Дому. Про­бле­ма без­до­мья как душев­ной опу­сто­шен­но­сти, духов­ных поис­ков, юрод­ства, отре­шен­но­сти от тра­ди­ци­он­ных норм жиз­ни и при­над­леж­но­сти к чужо­му про­стран­ству нахо­дит отра­же­ние в мно­го­чис­лен­ных про­из­ве­де­ни­ях рус­ской литературы.

Тра­ди­ци­он­но без­дом­ность рас­смат­ри­ва­лась как исклю­чи­тель­ность, высту­па­ла харак­те­ри­за­ци­ей бед­но­сти и при­над­леж­но­сти к соци­аль­но­му дну. В ХVІІІ–ХІХ вв. в Рос­сии про­бле­ма ква­ли­фи­ци­ро­ва­лась как бро­дяж­ни­че­ство, кото­рое было запре­ще­но и пре­сле­до­ва­лось зако­ном с суро­вы­ми нака­за­ни­я­ми. Бро­дя­ги и ски­таль­цы (чаще все­го бег­лые каторж­ни­ки) как пре­ступ­ные эле­мен­ты без име­ни (умыш­лен­но скры­вав­шие или забыв­шие его) име­но­ва­лись в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах пре­зри­тель­ным сло­во­со­че­та­ни­ем Иван, не пом­ня­щий род­ства (Иван Непом­ня­щий) — выра­же­ние обо­зна­ча­ет чело­ве­ка, не пом­ня­ще­го и не соблю­да­ю­ще­го тра­ди­ций и обы­ча­ев пред­ков, отрек­ше­го­ся от сво­е­го име­ни и сво­е­го окружения.

В совет­ский пери­од без­дом­ность полу­чи­ла новое лицо — бес­при­зор­ность (т. е. соци­аль­но-быто­вое явле­ние в виде пол­ной забро­шен­но­сти детей), с кото­рой так­же велась борь­ба насиль­ствен­ны­ми мето­да­ми со сто­ро­ны госу­дар­ства. Бро­дяж­ни­че­ство в соче­та­нии с попро­шай­ни­че­ством и пра­во­на­ру­ше­ни­я­ми про­дол­жа­ло вос­при­ни­мать­ся как раз­но­вид­ность анти­об­ще­ствен­но­го пове­де­ния и было уго­лов­но нака­зу­е­мо. В 70‑х годах ХХ в. в рус­ском язы­ке с пода­чи мили­цей­ских про­то­ко­лов появ­ля­ет­ся тер­ми­но­ло­ги­че­ская аббре­ви­а­ту­ра бомж (без опре­де­лен­но­го места житель­ства), кото­рая ста­но­вит­ся свое­об­раз­ным акцен­том ЛКС в кон­це ХХ — нача­ле ХХІ в.

В рам­ках акту­аль­ной ЛКС в виде бом­же­вой мета­фо­ры полу­ча­ют раз­ви­тие архе­ти­пи­че­ские обра­зы, фор­ми­ру­ю­щи­е­ся на базе без­до­мья, и акту­а­ли­зи­ру­ют­ся тра­ди­ци­он­ные пред­став­ле­ния о бздом­но­сти. Несмот­ря на тер­пи­мость к ней со сто­ро­ны обще­ства, нынеш­няя ее кате­го­ри­за­ция в виде явле­ния бомж сохра­ня­ет нега­тив­ную кон­но­та­цию. Явле­ние опре­де­ля­ет­ся в каче­стве гете­ро­ген­но­го по при­зна­кам объ­ек­тив­но­го или субъ­ек­тив­но­го уве­ли­че­ния мар­ги­наль­ной части насе­ле­ния, нахо­дя­щей­ся прак­ти­че­ски вне рамок зако­нов и норм Кон­сти­ту­ции и под­дер­жи­ва­ю­щей кон­так­ты с обще­ством по линии пра­во­охра­ни­тель­ных орга­нов [подр. см.: Ерми­ло­ва 2003]. Толч­ком к рас­про­стра­не­нию ука­зан­но­го соци­аль­но­го явле­ния послу­жи­ли обще­ствен­но-поли­ти­че­ские и эко­но­ми­че­ские пере­ме­ны в Рос­сии кон­ца ХХ века, порож­ден­ные эпо­хой пере­строй­ки. В нача­ле ХХІ в. насту­па­ет, по мне­нию СМИ, истин­ное Вре­мя бом­жей (Неза­вис. газе­та. 2001. 1 дек.). Что­бы при­влечь вни­ма­ние обще­ства к этой про­бле­ме, тема без­дом­но­сти начи­на­ет под­ни­мать­ся в рос­сий­ском кине­ма­то­гра­фе, лите­ра­ту­ре, выхо­дить на под­мост­ки театров.

Зна­чи­мость и мас­штаб про­бле­мы посте­пен­но пре­вра­ща­ют эту сфе­ру в источ­ник мета­фо­ри­за­ции, сви­де­тель­ствуя о стрем­ле­нии обще­ства к ее осмыс­ле­нию и реше­нию. Неслу­чай­но, как ука­зы­ва­ют иссле­до­ва­те­ли, понять — это зна­чит най­ти хоро­шую мета­фо­ру, подо­брать хоро­шо зна­ко­мый, соот­но­си­мый с сен­сор­ны­ми ощу­ще­ни­я­ми образ для осмыс­ле­ния неиз­вест­но­го и мало­по­нят­но­го в тер­ми­нах извест­но­го [Jaynes 1976: 50–51]. Одна­ко пей­о­ра­тив­ная эмо­тив­ность, куль­ти­ви­ру­е­мая в сред­ствах мас­со­вой инфор­ма­ции, вли­я­ет на осо­бен­но­сти функ­ци­о­ни­ро­ва­ния совре­мен­ной мета­фо­ры. Бомж в мас­сме­диа пред­став­ля­ет­ся изго­ем обще­ства, мери­лом уров­ня жиз­ни, сим­во­лом без­дом­но­сти, поро­гом асо­ци­аль­но­сти. В меди­а­текстах бом­жи ква­ли­фи­ци­ру­ют­ся как дети под­зе­ме­лья (Неза­вис. газе­та. 2011. 15 мар­та), дивер­сан­ты без опре­де­лен­но­го места житель­ства (Там же. 2007. 23 нояб­ря), «роман­ти­ки» под­ва­лов, чер­да­ков и вок­за­лов (Там же. 2003. 20 янв.), суще­ства с бью­щим в нос запа­хом помой­ки (Там же. 2007. 23 авг.), они отно­сят­ся к кате­го­рии быв­ших людей (Там же. 2002. 6 июня). В послед­нее вре­мя в раз­ряд бом­жей попа­да­ют все отвер­жен­ные новой Рос­сии — без­дом­ные, без­ра­бот­ные и боль­ные (РИА Ново­сти. 2007. 6 дек.).

В про­стран­ствен­ной харак­те­ри­за­ции мира (верх — низ) бом­жи про­ти­во­по­став­ля­ют­ся оли­гар­хам. Напри­мер: Ока­за­лось, два самых нелю­би­мых поня­тия у рос­си­ян сей­час — «оли­гарх» и «бомж»! (Комс. прав­да. 2004. 14 мая); Хоро­шо извест­но, что таких кри­ча­щих кон­тра­стов, как в совре­мен­ной Рос­сии, нет ни в одной циви­ли­зо­ван­ной стране мира. Если мы счи­та­ем это нор­маль­ным, то нам же хуже. При­чем всем — от без­ра­бот­ных и бом­жей до оли­гар­хов (Неза­вис. газе­та. 2004. 19 окт.).

В мета­фо­ре бом­жа преж­де все­го акту­а­ли­зи­ру­ет­ся сема ‘отсут­ствие дома’, к кото­рой посте­пен­но при­мы­ка­ют соци­аль­ная и локаль­ная харак­те­ри­сти­ки. Напри­мер: В Рос­сии 30 тысяч воен­ных бом­жей (Там же. 2007. 26 янв.); Пото­му что, изви­ни­те, бом­жей в пого­нах раз­ве­лось столь­ко, что даль­ше неку­да (Там же. 2005. 2 дек.); Юно­шев, кото­ро­го пре­зи­дент Коча­рян в серд­цах одна­жды назвал «мос­ков­ским бом­жем», сде­лал в послед­нее вре­мя целый ряд весь­ма ответ­ствен­ных заяв­ле­ний (Там же. 2003. 19 сент.). По ана­ло­гии с попу­ляр­ным сло­во­со­че­та­ни­ем новые рус­ские фик­си­ру­ет­ся воз­ник­но­ве­ние новых бом­жей как име­но­ва­ния людей, лишив­ших­ся все­го отно­си­тель­но недавно.

Рас­ши­ре­ние кате­го­ри­аль­ных рамок поз­во­ля­ет вклю­чать в этот раз­ряд и без­дом­ных живот­ных (хво­ста­тые бом­жи, чет­ве­ро­но­гие бом­жи, псы-бом­жи). Напри­мер: Хво­ста­тые бом­жи. На них уже ред­ко кто смот­рит с уми­ле­ни­ем. Родив­шись на ули­це или же попав туда, бро­шен­ные сво­и­ми хозя­е­ва­ми, они посте­пен­но пре­вра­ща­ют­ся в гроз­ную силу, с кото­рой уже сей­час не зна­ют, что делать сто­лич­ные вла­сти. Зато зна­ют сами чет­ве­ро­но­гие бом­жи (Там же. 2013. 13 февр.).

Мета­фо­ра бом­жа, высве­чи­вая сему нище­ты, про­яв­ля­ет­ся в про­жи­точ­ном мини­му­ме бом­жа, в бомж-паке­тах или бич-паке­тах (разг. бом­жов­ка — назва­ние еды, чаще все­го вер­ми­ше­ли, быст­ро­го при­го­тов­ле­ния в паке­тах), бомж-оте­лях (места оби­та­ния бом­жа) и бомж-мар­ке­тах (мага­зи­ны, тор­гу­ю­щие нелик­ви­дом). Спор­тив­ный дис­курс акту­а­ли­зи­ру­ет сему без­дом­но­сти в рас­про­стра­нен­ных бомж-клу­бах и бомж-коман­дах. Сфе­ра туриз­ма допол­ня­ет семан­ти­че­скую струк­ту­ру экс­тре­маль­ной семой: бомж-оте­ли (с мини­му­мом удобств) и даже бомж-туры (кло­шар-туры) и бомж-туризм для люби­те­лей экзо­ти­че­ско­го, экс­тре­маль­но­го отды­ха. Опре­де­лен­ная пикант­ность ощу­ща­ет­ся в орга­ни­зу­е­мых гла­мур­ной тусов­кой бомж-вече­рин­ках (бомж-пати, Bomzh Party, бомж-тусов­ки) и бомж-наря­дах соот­вет­ству­ю­ще­го сти­ля — бомж-стайл. Напри­мер: В Челя­бин­ске тор­гу­ют про­дук­та­ми с истек­шим сро­ком год­но­сти. Такие палат­ки появи­лись в 90‑х по всей стране и полу­чи­ли народ­ное назва­ние бомж-мар­ке­ты. Круп­ные сети и мел­кие мага­зи­ны по дешев­ке сбы­ва­ли сюда нелик­вид (ГТРК «Южный Урал». 2015. 13 мая); Бомж-тур: тюнинг созна­ния для мажо­ров (evaclub​.info. 2012. 12 февр.); Неза­дол­го до вече­рин­ки вла­де­лец клу­ба Айрат Таги­ров под­стра­хо­вал­ся и про­вел в соц­се­ти опрос о необ­хо­ди­мо­сти про­ве­де­ния такой тусов­ки. «Про­тив» выска­за­лись 44,8% опра­ши­ва­е­мых. А из тех, кто про­го­ло­со­вал «За», более поло­ви­ны при­зна­лись, что при­дут на бомж-вече­рин­ку в обыч­ном виде. А за луч­ший бомж-наряд награ­ди­ли бутыл­кой доро­го­го алко­го­ля (Чел­ны ЛТД. 2015. 18 мая); Одес­ская бомж-пати — жал­кое подо­бие мод­ной тусов­ки. Сего­дня они анон­си­ро­ва­ли бомж-пати в клу­бе «Тру­ман» на ули­це Пуш­кин­ской. Орга­ни­за­то­ры про­сят гостей соблю­сти бро­дяж­ни­че­ский дресс-код (Храб­ро Одес­са. 2012. 23 нояб­ря); Напри­мер, кол­лек­ция «Кры­си­ное коро­лев­ство» 21-лет­ней Юлии Лит­ви­но­вой похо­жа на одеж­ду бед­ня­ков — эта­кий «бомж-стайл» с изряд­ной при­ме­сью сред­не­ве­ко­во­го фольк­ло­ра и пост­мо­дер­низ­ма (НГС (Крас­но­ярск). 2015. 27 апр.); Хва­тит пло­дить клу­бы-бом­жи. Но чис­ло клубов-«бомжей» в пре­мьер-лиге может и не сокра­тить­ся. В эли­ту актив­но рвет­ся «Тосно», кочу­ю­щее меж­ду Тих­ви­ном и Петер­бур­гом (Спорт день за днем. 2015. 14 мая); Сей­час при­дер­жи­ва­юсь вер­сии, что «Анжи» ста­но­вить­ся чем­пи­о­ном нель­зя. Не может коман­да-бомж пред­став­лять стра­ну в Лиге чем­пи­о­нов (Нев­ское вре­мя. 2013. 13 мая).

В нача­ле ХХІ в. ука­зан­ная мета­фо­ра пере­но­сит харак­те­ри­сти­ки бом­жа как изгоя обще­ства на ока­зав­шу­ю­ся в тяже­лом поло­же­нии часть интел­лек­ту­аль­но­го соци­у­ма, акти­ви­зи­руя ассо­ци­а­тив­ные век­то­ры ненуж­но­сти и отвер­жен­но­сти, фор­ми­руя таким обра­зом мета­фо­ру интел­лек­ту­аль­но­го бом­жа. Напри­мер: В Москве про­шла Все­рос­сий­ская режис­сер­ская кон­фе­рен­ция. Гово­ри­ли о состо­я­нии режис­су­ры на пери­фе­рии, об автор­ском пра­ве. Скан­дал пер­во­го дня — выступ­ле­ние Кли­ма, кото­рый назвал себя теат­раль­ным бом­жом и гово­рил о сто­лич­ных теат­раль­ных оли­гар­хах (Неза­вис. газе­та 2002. 16 дек.); Кар­ти­на (чита­те­лей «Совет­ско­го экра­на». — Е. С.) по годам кру­тит­ся вокруг одних и тех же про­цен­тов: «работ­ни­ков куль­ту­ры и искус­ства — 4,7%», зато «уча­щих­ся школ и тех­ни­ку­мов — 24,8%»! К этим «недо­уч­кам» при­мы­ка­ют «сту­ден­ты вузов», тоже почти столь­ко же — 20, 4%. Вме­сте этих интел­лек­ту­аль­ных бом­жей, како­вы­ми их видят созда­те­ли «Кон­тек­ста», полу­ча­ет­ся у «Совет­ско­го экра­на» почти поло­ви­на ауди­то­рии (Там же. 2003. 10 июля); Госу­дар­ству мы, поэ­ти­че­ские бом­жи, не нуж­ны, а оли­гар­хам и подав­но… (Труд‑7. 2007. 23 февр.).

Поиск подо­бия пере­но­сит­ся и в струк­ту­ру госу­дар­ствен­ной вла­сти. В медиа­дис­кур­се созда­ет­ся мета­фо­ра поли­ти­че­ско­го бом­жа, выдви­га­ю­щая на пер­вый план (наря­ду с семой без­дом­но­сти) такие семы, как ‘отсут­ствие пат­ри­о­тиз­ма’, ‘бес­прин­цип­ность’, ‘поли­ти­че­ская непри­год­ность’ и ‘пара­зи­тизм’ совре­мен­ных поли­ти­ков. Напри­мер: Удаль­цов осво­бож­ден от всех зани­ма­е­мых долж­но­стей в пар­тии и нахо­дит­ся в поло­же­нии поли­ти­че­ско­го бом­жа (Неза­вис. газе­та. 2004. 28 янв.); ВЫБОРЫ-2003: У вла­сти — пар­тия бро­дя­чих поли­ти­ков. …в Рос­сии пар­тия вне Госу­дар­ствен­ной Думы — это тусов­ка поли­ти­че­ских бом­жей (Бабр. 2003. 11 дек.); Пар­тии созда­ют­ся вокруг пре­тен­ден­тов на власть или пре­тен­ден­тов на пост в иерар­хии вла­сти. Эти пар­тии наи­бо­лее сла­бые, так как в них сте­ка­ют­ся тол­пы раз­но­го рода поли­ти­че­ских неудач­ни­ков, сво­е­го рода поли­ти­че­ских бом­жей, гото­вых в любой момент пере­бе­жать куда угод­но (Неза­вис. газе­та. 2000. 29 июня); При уча­стии Ильи Мак­са­ко­ва и Геор­гия Ильи­че­ва Ген­на­дий Рай­ков: «Мы не ста­нем пар­ла­мент­ски­ми бом­жа­ми» — Зачем вы всту­пи­ли в «Еди­ную Рос­сию»? (Изве­стия. 2004. 13 янв.); Вот и живём, как поли­ти­че­ские бом­жи: день про­шел — и лад­но (Аргум. и фак­ты. 2012. 5 сент.); В служ­бе таких граж­дан назы­ва­ют «бом­жа­ми на ино­мар­ках» — все их иму­ще­ство запи­са­но на род­ствен­ни­ков и это поз­во­ля­ет им избе­жать судеб­ных санк­ций (Новый реги­он 2. 2008. 6 мая).

Таким обра­зом, в меди­а­текстах бомж ста­но­вит­ся сим­во­лом соци­аль­но­го дна, деклас­си­ро­ван­но­сти, нище­ты, без­дом­но­сти и мери­лом физи­че­ско­го и нрав­ствен­но­го паде­ния. Напри­мер: По рецеп­ту «Рогов и копыт»: кто пре­вра­ща­ет сред­ний класс в бом­жей? (Аргум. и фак­ты. 2011. 5 окт.). Срав­не­ние как бомж сопро­вож­да­ет­ся пей­о­ра­тив­ной кон­но­та­ци­ей, а соче­та­ние хуже бом­жа ста­но­вит­ся эта­ло­ном низ­ше­го уров­ня соци­аль­ной струк­ту­ры обще­ства — ‘хуже не может быть’. Кро­ме того, само сло­во при­об­ре­та­ет фор­му руга­тель­ства и оскорб­ле­ния. Напри­мер: В послед­нем сво­ем бою с румы­ном Кри­сти­а­ном Хам­ме­ром бри­та­нец (Тай­сон Фью­ри. — Е. С.) назвал сопер­ни­ка «бом­жом» и отка­зал­ся смот­реть ему в гла­за на про­це­ду­ре взве­ши­ва­ния (Дело. 2015. 26 апр.). В каче­стве пока­за­те­ля мета­фо­ри­че­ской зна­чи­мо­сти, как финаль­ный аккорд в оформ­ле­нии мета­фо­ры в меди­а­текстах, зву­чит выра­же­ние бомж-бом­жом (Неза­вис. газе­та. 2005. 3 нояб­ря). Оно стро­ит­ся по про­дук­тив­ной в рус­ском язы­ке моде­ли обра­зо­ва­ния устой­чи­вых соче­та­ний ком­па­ра­тив­но-тав­то­ло­ги­че­ско­го харак­те­ра, в кото­рых реа­ли­зу­ет­ся мак­си­маль­ная сте­пень каче­ствен­ной оцен­ки (ср.: дурак дура­ком, тюфяк тюфя­ком, брев­но брев­ном).

Мета­фо­ри­че­ское осмыс­ле­ние слов бом­же­вать, бом­жи­ро­вать (вести асо­ци­аль­ный образ жиз­ни), бом­жо­вый (об обра­зе жиз­ни или внеш­нем виде людей, похо­жих на бом­жей, а так­же об отдель­ных пред­ме­тах нищен­ско­го суще­ство­ва­ния), при­бом­жить­ся (оста­но­вить­ся у кого-то немно­го пожить), бом­жат­ник (место нищен­ско­го суще­ство­ва­ния), по-бом­же­ски (нищен­ски, как бомж) про­ис­хо­дит с сохра­не­ни­ем и реа­ли­за­ци­ей семан­ти­че­ско­го спек­тра основ­ной лек­се­мы. Напри­мер: А вот ушед­ше­му на покой губер­на­то­ру, к при­ме­ру, Рязан­ской обла­сти, а так­же чле­нам его семьи в слу­чае «острой» нуж­ды предо­став­ля­ет­ся «жилое поме­ще­ние». Зна­чит ли это, что гла­ва реги­о­на во вре­мя испол­не­ния сво­их обя­зан­но­стей бом­же­вал, непо­нят­но (Там же. 2010. 29 июня); Неко­гда самые гроз­ные в мире Сухо­пут­ные вой­ска пре­вра­ща­лись в фор­мен­ный бом­жат­ник (Там же. 2003. 18 апр.).

Итак, спе­ци­фи­че­ской осо­бен­но­стью дей­ствия базо­во­го архе­ти­па без­домье на совре­мен­ном эта­пе явля­ет­ся фор­ми­ро­ва­ние в медиа­дис­кур­се бом­же­вой мета­фо­ры. Ука­зан­ная мета­фо­ра вос­при­ни­ма­ет­ся в каче­стве спо­со­ба харак­те­ри­за­ции и пред­став­ле­ния совре­мен­ной дей­стви­тель­но­сти, ору­дия позна­ния и объ­яс­не­ния совре­мен­ной линг­во­куль­тур­ной ситу­а­ции. Она ста­но­вит­ся одним из дей­ствен­ных средств эмо­тив­ной оцен­ки собы­тий, воз­дей­ствия на адре­са­та в медиа­сфе­ре, а так­же важ­ным инстру­мен­том при­вле­че­ния вни­ма­ния к про­бле­мам обще­ства. В совре­мен­ных меди­а­текстах фик­си­ру­ет­ся поли­се­ман­тич­ность лек­се­мы бомж, отме­ча­ет­ся дви­же­ние в сто­ро­ну сим­во­ли­за­ции и ее вклю­че­ния в мет­ри­че­ско-эта­лон­ную систе­му. Бомж утвер­жда­ет­ся в каче­стве сим­во­ла соци­аль­но­го дна, деклас­си­ро­ван­но­сти, нище­ты, без­дом­но­сти и мери­ла физи­че­ско­го и нрав­ствен­но­го паде­ния. Бом­же­вая мета­фо­ра харак­те­ри­зу­ет­ся семан­ти­че­ской раз­но­пла­но­во­стью, в силу акту­а­ли­за­ции раз­но­об­раз­ных ассо­ци­а­тив­ных век­то­ров в про­цес­се мета­фо­ри­за­ции (изгой обще­ства — интел­лек­ту­аль­ный бомж, пара­зи­тизм — поли­ти­че­ский бомж, нище­та — про­жи­точ­ный мини­мум бом­жа, отсут­ствие дома — воен­ные бом­жи, хво­ста­тые бом­жи и др.).

Источник