Сближение правовых систем современности
Сближение и взаимодействие правовых систем – глобальное явление, носящее закономерный характер.
Интегрирование правовых систем. Объективные потребности сегодняшнего мирового сообщества – происходящие процессы глобализации и коллективный метод разрешения крупномасштабных проблем, генерируют интеграции различных национальных правовых систем отдельных государств. В этом проявляет свою значимость и актуальность правовая компаративистика. Для формирования более гибкой правовой системы в России, в целях ее непрерывной модернизации и совершенствования, целесообразно провести фундаментальное и всестороннее исследование различных вариаций национальных правовых систем, содержащих черты нескольких правовых семей[61].
Ярким примером такого сочетания характерных атрибутов различных правовых семей выступает право США[62]. Американское право представляет собой воплощение характерных признаков классического англо-саксонского права, из-за чего отечественными исследователями нередко подпадает по категорию общего права[63], и имеет определенные черты присущие романо-германской правовой семье, особенно в сфере систематизации законодательства и построения формы правления. Двойственный характер правовой системы США обусловлен рядом факторов: эволюционным процессом формирования американского права; особенностями формы правления и государственного устройства; правовой психологией и идеологией.
Правовая аккультурация– это усвоение и использование правовых ценностей, норм, институтов, процедур, решений, форм и видов юридической деятельности, заимствованных у других правовых систем[64].
Правовая рецепция – 1) добровольное восприятие той или иной страной права другой страны; 2) разновидность правовой аккультурации (глобальная правовая аккультурация), выраженная в заимствовании компонентов чужого правового наследия, при котором происходит принципиальное изменение своей правовой культуры[65].
В. А. Рыбаков: рецепция права – это санкционированное правотворчество, в основе которого лежит правовой материал других стран. Включение рецепции в правотворческий процесс представляет собой своеобразный защитный механизм от прямого вторжения инородных норм в суверенную национальную систему права. Чтобы этот способ развития права был эффективен, необходимо учитывать сходство задействованных типов права, оценить пределы совпадения предмета их правового регулирования, системный характер права, а также располагать полной информацией о практике заимствуемого правового материала. Тотальная (полная) рецепция права невозможна. Она приводит к юридической декультурации, разрушению правовой культуры реципиента[66].
Сближение законодательства.Процесс сближения национальных законодательств означает: 1) выработку общего курса правового развития; 2) осуществление мер по преодолению правовых различий; 3) принятие мер по выработке общих, совместных или единичных юридических правил[67].
Гармонизация законодательства – деятельность по согласованию норм национального законодательства государства с нормами международного права, в т. ч. с нормами международной организации или конфедерации.
Принятие модельных законодательных актов.Модельные законодательные акты носят рекомендательный характер и служат ориентиром для развития и сближения национальных законодательств, в которых содержаться типичные нормы, дающие нормативную ориентацию для законодателя.
Унификация законодательства– установление путем соглашения между государствами единообразных по содержанию правовых норм, регулирующих определенную область общественных отношений[68].
Формы унификации законодательства: заключение международных договоров, принятие модельных рекомендательных законодательных актов, применение примерных договоров международных организаций, использование международных обычаев[69].
Трансформация и имплементация норм международного права в национальное законодательство. Трансформация осуществляется путем издания государством соответствующего нормативного правового акта. В зависимости от его вида она подразделяется на генеральную (общую) и специальную. При генеральной трансформации для решения вопроса о проникновении международного права во внутригосударственное создается общая конституционная норма. Она придает международно-правовым нормам силу внутригосударственного действия.
Специальная трансформация заключается в придании государством конкретным нормам международного права силы внутригосударственного действия путем их текстуального воспроизведения в национальном законе или включения в него положений, адаптированных к национальному праву, или путем законодательного выражения согласия на их применение иным способом.
Имплементация норм международного права в национальное законодательство – процесс практического использования норм международного права, их реализацию, выраженную в нормотворческой деятельности (создание имплементационных норм) и деятельности организационно-исполнительной[70].
Международная правовая помощь.Виды правовой помощи:
1) правовая помощь юрисдикционного характера по гражданским и уголовным делам – процессуальные действия, осуществляемые органами государства на основе запросов органов иностранного государства;
2) обмен правовой информацией;
3) взаимодействие парламентов и их комитетов;
4) научно-методическая и образовательная помощь в юридической сфере.
Г. Дж. Берман о западной традиции права: «все западные правовые системы – английская, французская, германская, итальянская и др. имеют общие исторические корни, из которых они выводят не только общую терминологию и общие методы, но и общие понятия, общие принципы права и общие ценности»[71]. Общие исторические корни западного права – это римское частное право, каноническое право и философия естественного права.
Г. Дж. Берман об основных характеристиках западной традиции права[72]
1. Проводится различие между правовыми институтами и учреждениями и другими типами учреждений. Хотя право остается под сильным влиянием религии, политики, морали, обычая, однако его можно аналитически отличить от них.
2. Управление правовыми учреждениями доверено специальному корпусу людей, занимающихся правовыми действиями на профессиональной основе.
3. Профессиональные юристы обучаются в отдельном разделе высшего образования, определяемом как юридическое образование.
4. Право включает не только правовые учреждения, правовые требования, правовые решения и т. п., но и то, что правоведы говорят об этих правовых учреждениях и решениях.
5. Право воспринимается как связанное целое, единая система, «организм», который развивается во времени и пространстве, через века и поколения.
6. Жизнеспособность понятия организма, «корпуса», или системы права зависит от уверенности в продолжающемся характере права, его способности расти на протяжении веков и поколений.
7. Изменения не происходят случайно, путем нового истолкования прошлого люди стремятся удовлетворить потребности настоящего и будущего. Право не просто продолжается, оно имеет свою историю. Оно рассказывает историю.
8. Историчность права связана с понятием его превосходства над политическими властями. Развивающийся организм права является обязывающим для самого государства.
9. Самая яркая черта западной традиции права – это сосуществование и соревнование внутри одного общества различных юрисдикций и различных правовых систем. Именно этот плюрализм юрисдикций и правовых систем и делает превосходство закона необходимым и возможным. Этот плюрализм права на Западе, который отражал и одновременно укреплял плюрализм политической и экономической жизни Запада, явился, или когда-то являлся, источником развития, или роста – правового, равно как экономического и политического. Он также стал, или когда-то был, источником свободы.
10. Существующая напряженность между идеями и реальностью, между динамическими качествами и стабильностью, между трансцендентностью и имманентностью западной традиции права периодически приводила к насильственному свержению правовых систем путем революции. Несмотря на это, сама традиция права, которая больше любой из составляющих ее правовых систем, выжила и даже обновилась в ходе этих революций.
Только четыре – первые четыре – из десяти основных отличительных черт западной традиции права, по мнению Г. Дж. Бермана, продолжают характеризовать западное право сегодня[73].
Источник
Конвенционные и конституционные коллизии в правовой системе стран – участниц Европейской Конвенции по правам человека
(Сегодня в нашей стране, по известным причинам, развернулась активная дискуссия по вопросу применения ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. В связи с этим я вспомнил работу, которую готовил примерно год назад для конкурса «Международное публичное права в XXI веке». Конечно, мне пришлось немного сократить ее, чтобы она не выглядела уж слишком громоздкой. В то же время, я решил оставить в ней некоторые теоретические «мысли» для целостности)
Впервые идея провести такой анализ появилась у меня после вынесения Конституционным Судом РФ (далее – КС РФ) всем известного решения по делу о возможности исполнения Россией постановления Европейского суда по правам человека (далее – Европейский Суд, ЕСПЧ) по делу «ОАО «Юкос».
В попытках разобрать решение КС РФ с точки зрения части 4 статьи 15 Конституции РФ я поневоле обратился к общепринятым в научном мире подходам в толковании соотношения международного и национального права и способах их сближения. Стараясь не углубляться в теоретические аспекты данного вопроса, в то же время, я решил кратко осветить методы соотношения норм международного и национального права, хотя бы для общей целостности и осмысленности работы.
Главной же целью данного анализа является желание отметить конвенционные и конституционные коллизии на примере нескольких европейских стран.
В настоящей работе (не претендуя на всеобъемлющий и безусловный вывод) будут приведены случаи, когда международное право соприкасаясь с национальным приводит к коллизионным ситуациям, а также случаи, когда государства, несмотря на признание верховенства международного права (общепризнанного императивного принципа jus cogens), в некоторых случаях отказываются от исполнения этих правовых норм и решений международного органа неправомерно, по их мнению, затрагивающих национальные интересы. Автор попытается также раскрыть два общепризнанных подхода в применении международного права: монистического и дуалистического.
Монистический и дуалистический метод толкования соотношения норм международного и национального права (теории инкорпорации, трансформации и имплементации)
Одним из главных доктринальных концепций в вопросах соотношения международного и национального права является метод их толкования. В доктрине международного права сложились три основных направления: два монистических и одно дуалистическое.
Монизм (от греч. monos – один, единственный) – философское воззрение, согласно которому разнообразие объектов в конечном счете сводится к единому началу или субстанции. В отличие от дуализма и плюрализма, предполагающих существование двух или множества субстанций, монизм отличается большей внутренней последовательностью и монолитностью[1].
Под данной концепцией соотношения международного и национального права подразумевается признание единства обеих правовых систем.
Единственное по поводу чего у представителей данной теории возникают вопросы, так это в вопросе примата (верховенства) этих правовых систем. Одни из них исходят из примата внутригосударственного права над международным. Так, один из видных представителей этого направления немецкий ученый А. Цорн писал: «Международное право юридически является правом лишь тогда, когда оно является государственным правом». Немецкий философ, ученый Ф. Гегель считал, что государство наделено «абсолютной властью на земле», а потому вправе по собственной воле изменять нормы как внутригосударственного, так и национального права[2].
Другие же, разделяют мнение — примата международного права над внутригосударственным. Одним из ярчайших представителей данного направления является австрийский юрист ХХ в. Г. Кельзена («Чистая теория права» (1934 г.) и «Принципы международного права» (1952 г.)).
Данная концепция появилась после Первой Мировой войны как противовес концепции верховенства внутригосударственного права над международным и политико-правовой идеи «абсолютной власти государства», которая, во много и послужила началом кровопролитных войн в XX в.
Отождествляя государство с корпорацией, Кельзен писал: «Государство рассматривается только как правовое явление, как юридическое лицо, т.е. корпорацию». По его мнению, «международное право создает возможность сосуществования множества государств, определяя территориальную сферу их деятельности и способ регулирования внутренних вопросов». Обобщая свою теорию Кельзен указывает, что у национального и международного права единая цель – «предотвращать вредное для общества поведение людей и поощрять полезное — находит, что у них общий субъект, включая индивида»[3].
Вторая теория толкования соотношения международного и национального права появилась примерно в конце XIX в. и получила название дуалистической, основанной на позитивистской школе права.
Дуализм (от лат. dualis — двойственный) — свойство некоторой теории или концепции, согласно которому в ней неразрывно сосуществуют два начала (силы, принципа, природы), несводимые друг к другу или даже противоположные[4].
Принцип двойственности, заложенный в определении понятия дуализма, нашел свое отражение и в смысловом толковании дуалистического подхода применения международного права.
Под ним понимается наличие двух равных правовых систем – международного и внутригосударственного.
Основоположник этого направления немецкий ученый XIX века Г. Трипель, в своем исследовании «Международное право и внутригосударственное право» (1899 г.), писал: «Международное и внутригосударственное право суть не только различные отрасли права, но и различные правопорядки. Это два круга, которые не более чем соприкасаются и никогда не пересекаются». Их соприкасание Х. Триппель видел в существовании вопросов, которые могут иметь решение только благодаря «трансформации» норм права одной системы в нормы другой. Д. Анцилотти подобное преобразование норм называл «репродукцией»[5].
В пользу того, что национальная и международная системы права раздельные правопорядки, приводились следующие доводы. «Нормы международного права формально не являются производными от норм внутригосударственных. Внутригосударственные же нормы не могут быть обязательными в силу основной нормы международного правопорядка» [6].
Л. П. Ануфриева указывает, что основной идеей дуалистической концепции является «взаимодействие между системами международного и внутригосударственного права»[7].
Стоит также отметить, что дальнейшие изучение дуалистической концепции соотношения международного и национального права вылилось в появление двух течений: «диалектический дуализм» и «умеренный дуализм». Первый термин появился в юридической науке благодаря советским ученным (С.В.Черниченко, Л.А. Камаровский, Мартенс Ф.Ф. и др.), второй – западным (А. Фердросс). Тем не менее, суть дуалистического подхода не менялась — юридическое превосходство одной системы над другой отрицается, а подчеркивается их активное взаимодействие друг с другом и взаимовлияние[8].
Теперь предлагаю кратко отметить какие же теории «внедрения» международного права в национальное в настоящее время выработаны в науке:
Одним из таких теорий является теория инкорпорации.
Инкорпорация (от лат. incorporatio — присоединение, поглощение) — подготовка и издание различного рода собраний и сборников нормативных актов[9].
В соответствии с ней, международное право является составной частью внутреннего права, эти системы полностью согласуются между собой. Внедрение международно-правовых норм происходит благодаря положениям конституции или решениям национальных судебных органов. Без каких-либо изменений, дословно, эти нормы воспроизводятся в законы имплементирующего государства. По своей сути инкорпорация относится к монистическому подходу к вопросу о соотношении международного и внутригосударственного права.
Еще одним способом сближения национальной и международной правовых систем является имплементация международных норм.
Под имплементацией (англ. implementation — «осуществление», «выполнение», «практическая реализация») — следует понимать осуществление, исполнение государством международных правовых норм. Эта концепция основывается на положении о самостоятельности систем национального и международного права. Каждое государство само определяет методы и средства имплементации. Здесь нашло свое отражение дуалистическая теория толкования.
Р. А. Мюллерсон отмечает, что имплементации норм международного права в национальное – это процесс осуществления требований международного права на территории государства при помощи норм национального права[10].
Юристы-международники под имплементацией понимают совокупность мер по реализации норм международного права[11].
Следующей теорией сближения является трансформация. Это еще один способ внедрения норм международного права в национальное в основе которого лежит дуалистический подход.
Как отмечает В. В. Гаврилов, для придания нормам международного права юридической силы внутри государства, они должны быть «трансформированы» в нормы национального права путем издания, соответствующего «трансформационного» национально-правового акта. По его мнению, «теория трансформации и теория имплементации качественно отличаются друг от друга как с точки зрения определения основного содержания этого процесса, так и с точки зрения характеристики основных способов его осуществления»[12].
И. Н. Барциц считает, что «трансформация представляет собой механизм защиты национальной правовой системы от проникновения правовых положений, являющихся чужеродными для данной правовой системы»[13].
Стоит также отметить, что в доктрине международно-правовой науки, помимо указанных теорий, выделяют еще такие способы имплементации норм международного права в национальное как: рецепция и отсылка.
Если попытаться сделать некий вывод о вышеизложенном, то невольно обнаруживается, что в научном мире нет определенного консенсуса о месте и способе сближения или внедрения международного права в национальное. Тем не менее, один принцип должен оставаться незыблемым — подписывая международные договоры, соглашения, конвенции государства-участники берут тем самым на себя обязательство принять меры по имплементации сформулированных в них норм во внутреннее законодательство своей страны. Такое утверждение подтверждается и анализом теоретических аспектов происхождения права, а именно, ее источников, где наряду с такими формами права как: нормативно-правовой акт, юридически прецедент и правовой обычай, выделяют также – международный договор.
Конвенционные и конституционные коллизии в правовой системе стран – участниц Европейской Конвенции по правам человека
Конвенция о защите прав человека и основных свобод (далее – Европейская Конвенция; Конвенция) — международное соглашение между странами – участниками Совета Европы. Конвенция устанавливает и охраняет фундаментальные права и свободы каждого человека и обязывает государства, ратифицировавшие Конвенцию, гарантировать эти права каждому человеку, который находится под их юрисдикцией. Главное отличие Конвенции от иных международных договоров в области прав человека — существование реально действующего механизма защиты декларируемых прав в виде Европейского суда по правам человека, рассматривающего индивидуальные жалобы на нарушения Конвенции против подписавших её государства[14].
Как указано в определении понятия Конвенции, она является соглашением поэтому, естественно, она должна толковаться в соответствии с нормами международного права о толковании договоров. Они содержатся в Венской конвенции о праве международных договоров 1969 года[15].
Что же касается Европейского Суда, то он, действительно, стал одним из самых эффективных международных органов, строго охраняющий основополагающие права человека. Жалоба в ЕСПЧ, иногда, остается последней возможностью восстановить нарушенные права. И несмотря на то, что, большинство решений Европейского Суда исполняются безусловно, тем не менее, за всю историю функционирования данного органа все же имеются судебные постановления, которые государства – участники Европейской Конвенции отказываются исполнять с мотивировкой, что решение Европейского Суда идет вразрез с конституционными принципами этих стран.
Возникает закономерный вопрос: с чем связаны такие коллизии? Ответ на данный вопрос более чем простой: такая ситуация складывается как раз-таки из-за отсутствия единого, общепринятого европейским сообществом вышеизложенного монистического или дуалистического толкования соотношения международного и внутригосударственного права, в частности, Конвенции.
Одни страны придают Европейской Конвенции высшую юридическую силу, как бы ставя ее в иерархичной системе прав над всеми национальными нормативно-правовыми актами, и, соответственно, решение Европейского Суда над актами Конституционного Суда стран-участниц (один из видов монистического метода); другие, напротив, утверждают, что Конвенция и решения Европейского Суда находятся на одном уровне с Конституцией страны и решением Конституционного Суда, а порой, если актом международного органа неправомерно затрагиваются основополагающие конституционные принципы, то и вовсе не обязательным для исполнения (дуалистический метод).
Стоит справедливости ради отметить, что, несмотря на то, что, как было указано выше, все же имеются отдельные постановления Европейского Суда, которые государствами не исполняются, тем не менее, можно смело утверждать, что в настоящее время Европейская Конвенция инкорпорирована в право всех Договаривающихся Сторон[16].
В то же время, инкорпорация Конвенции сама по себе не гарантирует наличие средства правовой защиты во внутригосударственном суде в связи с нарушением Конвенции. Это будет зависеть от особенностей инкорпорации и подхода судебной власти в ответ на это[17]. Авторы Келлер и Стоун Свит[18] отмечают: «при прочих равных условиях de jure и de facto налагают обязательства на всех внутригосударственных должностных лиц при осуществлении публичной власти, занимают ранг выше, чем у статутного права в иерархии правовых норм <до и после ратификации>, и могут использоваться гражданами как аргумент перед судьями, которые могут непосредственно применять» Конвенцию. В пример приводятся Австрия, Бельгия, Нидерланды, Испания и Швейцария, в которых эти условия выполняются[19]. Австрия и Испания и вовсе придали Конвенции статус конституционного закона[20], в Нидерландах даже превалирует над Конституцией[21].
«Инкорпорация Конвенции в законодательство страны наиболее легко достигнута государствами, следующими монистическому, в противоположность дуалистическому, подходу к отношениям между международным и внутригосударственным правом, на практике эффективность инкорпорации для граждан будет поставлена в зависимость от отношения к ней судебной власти. Например, «Конвенция имела гораздо больше влияния в Бельгии (дуалистической), чем во Франции (монистической) именно потому, что судьи Бельгии предпочли придать надзаконодательный статус конвенционным права и непосредственно применять их, в то время как судьи Франции отказались это делать. Немаловажное значение имеет и то, что в таких государствах, как Германия, которая имеет свой упрочившийся национальный билль о правах, Конвенции может отводиться лишь ограниченная роль, при том, что местные суды предпочитают полагаться на билль о правах в Конституции страны»[22].
Далее, для более четкого понимания актуальности данной темы работы на сегодняшний день, считаю необходимым обратиться к некоторым нормам конституции европейских стран, где указывается о месте и способе применении международного права и провести небольшой анализ коллизионных случаев конвенционного и конституционного права на примере судебных решений Конституционного Суда этих стран. Здесь сразу отмечу, что ниже буду приведены только те случаи, когда возникали конкуренции между национальной судебной инстанцией и Европейским Судом, так как описывать иные дела нет необходимости, эти постановления бесспорно исполняются государствами.
Конституция Французской Республики в разделе VI «О международных договорах и соглашениях» утверждает, что «договоры или соглашения, должным образом ратифицированные или одобренные, имеют силу, превышающую силу внутренних законов с момента опубликования, при условии применения каждого соглашения или договора другой стороной» (ст. 55). В других статьях Конституции Франции находит выражение идея согласования национального суверенитета с положениями международно-правового акта, договора. Конституция, выражающая суверенитет государства, содержит перечень договоров и соглашений, которые могут быть ратифицированы или одобрены только на основании закона. «Если Конституционный Совет заявит, что какое-либо международное обязательство содержит положения, противоречащие Конституции, то разрешение на его ратификацию или одобрение может быть дано только после пересмотра Конституции» (ст. 54).[23]
Как видно в правовой системе Пятой республике юридическая сила Конвенции выше чем у закона, но, по всей видимости, ниже чем у Конституции.
В попытках найти прецеденты Конституционного Совета Франции и Европейского Суда, где имеются противоречия, обнаруживается, что таких решений не так уж и много, хотя, конечно, они были.
Это во многом, наверное, связано с тем, что Франция активно участвовала в составлении Конвенции о защите прав человека и основных свобод и подписала её в числе первых стран.
Выступая на Международной конференции «Совершенствование национальных механизмов эффективной имплементации Европейской конвенции по правам человека» в октябре 2015 года, профессор публичного права, заместитель декана Факультета права Университета Оверни (Франция) — Мари-Элизабет Бодуан отмечает, что «такая ситуация сложилась во много потому, что в январе 1975 года Конституционный Совет в своём известном решение об абортах[24], указал, что он проверяет законы лишь на соответствие Конституции, а на соответствие Конвенции – нет. Более того, Конституционный Совет отметил, что при осуществлении конституционного контроля он напрямую не ориентируется на решения ЕСПЧ, а также не использует их в качестве руководящих принципов для толкования французской Конституции. Таким образом, он самоустранился от решения вопроса, предложив, однако, обычным судам (административным и общей юрисдикции) проводить такую проверку на предмет соответствия Конвенции самостоятельно. Кроме того, в случае противоречия между Конвенцией и законом у нижестоящих судов нет права обратиться в Конституционный Совет с требованием разрешить это противоречие»[25]. «Кассационный суд согласился с этим и с 1975 года[26] выносил решения, признавая приоритет договоров над вновь принимаемыми законами»[27].
Есть и другой пример. Так, несмотря на то, что, как указывалось выше, Австрия придала Конвенции статус конституционного закона, однако, исходя из формулировки конституционной нормы о возможности Конституционным Судом признавать то или иной межгосударственный договор недействительным, складывается другое впечатление.
Согласно статье 9 Конституции Австрии, «общепризнанные нормы международного права действуют в качестве составной части федерального права». Под общепризнанными нормами международного права понимаются его обычные нормы. Они в порядке общей трансформации включаются во внутригосударственное право».[28] Кроме того, в статье 140а Конституции Австрии установлено: «если Конституционный Суд установит противозаконность или противоконституционность государственного договора, который подлежит исполнению на основании принятия закона и постановлений, то принятое решение или предписание о выполнении государственного договора на основании постановления теряет силу»[29].
Составители австрийской конституции, по всей видимости, сумели просчитать возможность «столкновения» норм международного и национального права и поэтому предусмотрели возможность внесения разного рода корректировок и уточнений.
Между тем, в прецедентной практике Конституционного Суда Австрии имеется одно такое постановление (по крайней мере я нашел одно), в которой Конституционный Суд отходит от безусловного приоритета Конвенции.
Так, Конституционный Суд Австрийской Республики, признавая значимость Конвенции о защите прав человека и основных свобод и основанных на ней решений Европейского Суда, в постановление от 14 октября 1987 года по делу № B267/86 пришел к выводу о невозможности применения конвенционных положений в истолковании Европейского Суда, противоречащем нормам национального конституционного права.
Как отмечает профессор публичного права, Университет Линца (Австрия) — Катарина Пабел, на той же самой Конференции в Санкт-Петербурге, «в настоящее время это постановление Конституционного Суда Австрии не может считаться общей оговоркой Суда по отношению к постановлениям Европейского Суда, ставящим под сомнение австрийский конституционный порядок». Конституционный Суд Австрии раз за разом демонстрирует, что готов исполнять постановления ЕСПЧ без каких-либо исключений или оговорок. В своем выступлении профессор Катарина Пабел также отмечает, что Конвенции в Австрии был предоставлен статус конституционного закона, в связи с чем, толкование Конвенции Конституционным Судом осуществляется согласно правовым позициям, выработанным прецедентной практикой ЕСПЧ. По ее словам, в некоторых случаях Конституционному Суду пришлось поменять свое толкование Конституции после вынесения ЕСПЧ своего решения.
В пример приводится исполнение постановления ЕСПЧ, вынесенное против Австрии[30], после которого Конституционный Суд установил, что ему необходимо поменять свое толкование статьи 14 во взаимосвязи со статьей 9 Конвенции относительно периода времени, который закреплялся соответствующим национальным законодательством как предварительное условие признания организации религиозным сообществом[31].
Также в этом докладе приводится еще один пример влияния постановления ЕСПЧ на внутригосударственное законодательство Австрии. Дело касалось необходимости внесения изменений в Конституцию в отношении средств правовой защиты по административному законодательству. «По мере формирования прецедентной практики ЕСПЧ по статьям 6 и 5 Конвенции стало очевидно, что система средств правовой защиты по административному законодательству, состоявшая из административных средств правовой защиты и проверки, проводившейся Административным судом, не соответствовала требованиям Конвенции. В связи с этим Австрии пришлось вводить двухступенчатую систему судебной проверки для соблюдения Конвенции. Для проведения этой реформы, которая заняла длительное время, необходимо было внести несколько поправок в Конституцию»[32].
Теперь предлагаю перейти к Федеративной Республики Германия. Конституция ФРГ дает право федерации законодательным путем передавать верховную власть межгосударственным учреждениям (ст. 24). Общие нормы международного права являются составной частью права Федерации. Они имеют преимущество перед законами и непосредственно порождают права и обязанности для жителей федеральной территории (ст. 25)[33].
Если проанализировать место Конвенции в правовой системе Германии, то обнаруживается, что, с одной стороны, Федеральный Конституционный Суд Германии, как и Конституционный Суд Австрии, неоднократно отмечал, что нормы Конвенции не являются в правовой системе Германии конституционными нормами, поэтому прямо на них Федеральный Конституционный Суд не может ссылаться. Однако мы помним, что несмотря на это, в правовой системе Австрии конвенционные нормы получили статус конституционного закона. С другой стороны, в отличие от австрийской системы права, Федеральный Конституционный Суд Германии указывает, что Конвенция по своей юридической силе находится на одном уровне с федеральным законом, но ниже чем Конституция.
Одним из ярких тому подтверждений является постановление Второго Сената Федерального Конституционного Суда Германии от 14 октября 2004 года[34], в которой он выразил правовую позицию относительно «ограниченной правовой силы постановлений Европейского Суда по правам человека». Конституционный Суд, в частности, отметил: «во внутреннем правопорядке Конвенция о защите прав человека и основных свобод имеет статус федерального закона и наряду с практикой Европейского Суда по правам человека служит лишь ориентиром для толкования при определении содержания и сферы действия основных прав и принципов Основного Закона ФРГ и лишь при условии, что это не ведет к ограничению или умалению основных прав граждан, защищаемых Основным Законом ФРГ; решения Европейского Суда по правам человека не всегда обязательны для исполнения судами ФРГ, но и не должны полностью оставаться без внимания; национальной юстиции следует учитывать эти решения надлежащим образом и осторожно приспосабливать их к внутреннему законодательству. Вместе с тем, как полагает Федеральный Конституционный Суд ФРГ, средство достижения согласия с Европейским Судом по правам человека – это избегание конфликтов между внутренним и международным правом на начальном этапе рассмотрения дела в национальном суде, которые в принципе должны быть сведены к минимуму, поскольку оба суда используют одинаковую методологию».
Похожее решение по своему правовому толкованию вынес Конституционный Суд Итальянской Республики по делу о трансграничных пенсионных выплатах[35], в котором ЕСПЧ усмотрел нарушение Конвенции[36]. Как закреплено в статье 10 Конституции Италии 1947 года «правопорядок Италии согласуется с общепризнанными нормами международного права»[37].
Между тем, Конституционный Суд Италии, в частности, указал: «соблюдение международных обязательств не может являться причиной снижения уровня защиты прав, уже заложенного во внутреннем правопорядке, но, напротив, может и должно представлять собой действенный инструмент расширения этой защиты; как следствие, противоречие между защитой, предусмотренной Конвенцией о защите прав человека и основных свобод, и конституционной защитой основных прав должно разрешаться в направлении максимального расширения гарантий и при условии обеспечения надлежащего соотношения с иными интересами, защищаемыми конституцией» (не менее интересным является позиция национальных судов Италии по двум решениям, вынесенным Международным Судом ООН, где Конституционный Суд Италии признал неконституционными не только нормы закона, принятые во исполнении решения Международного Суда ООН, но и обязательства Италии, в принципе, исполнять решение, которое суд Флоренции посчитал обоснованным исходя из статьи 94 ООН, посчитав, что только он имеет право давать оценку решению международного органа, по вопросам имплементации его решений в национальное законодательство Италии[38]).
Таким образом, мы можем утверждать, что все вышеперечисленные страны законодательно закрепили в своих конституционных нормах необходимость исполнения принятых на себя международных обязательств, тем более, когда дело касается императивных норм международного права jus cogens. Единственным уточнением о применение норм международного права, является особая процедура имплементации в случае противоречий с Конституциями этих стран (например, Франция – только после внесения изменений в Конституцию), соответственно, если международная правовая норма принята государством, то оно (государство) не вправе отказаться от ее исполнения. Между тем, как можно было увидеть выше Конституционные Суды стран – участниц Конвенции в некоторых делах меняли данный принцип.
Теперь предлагаю перейти к нашей стране. Представляется мне, что актуальность столкновения конвенционного и конституционного права в России никуда не делась.
В соответствии с частью 4 статьи 15 Конституция РФ: «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора»[39].
Пленум Верховного Суда РФ в постановление от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации», недвусмысленно предписал судам руководствоваться общепризнанными принципам и нормам международного права, а также, индивидуально обозначил применение Европейской Конвенции: «Российская Федерация как участник Конвенции о защите прав человека и основных свобод признает юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней […]. Поэтому применение судами вышеназванной Конвенции должно осуществляться с учетом практики Европейского Суда по правам человека во избежание любого нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод»[40].
В то же время, 19 января 2017 года КС РФ вынес постановление № 1-П по вопросу о возможности исполнения в соответствии с Конституцией РФ постановления Европейского Суда по правам человека от 31 июля 2014 года по делу «ОАО «Нефтяная компания «Юкос» против России»[41].
Конституционный Суд РФ признал невозможным исполнение данного постановления Европейского Суда, где вследствие нарушения Россией статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции компании-заявительнице был причинен материальный ущерб на общую сумму, включая компенсацию инфляционных потерь, в 1 866 104 634 (один миллиард восемьсот шестьдесят шесть миллионов сто четыре тысячи шестьсот тридцать четыре) евро, которую Россия должна выплатить акционерам данной компании, их правопреемникам и наследникам.
Конституционный Суд РФ, в частности, мотивировал данное решение следующим образом: «Вместе с тем взаимодействие европейского конвенционного и российского конституционного правопорядков невозможно в условиях субординации, поскольку только диалог между различными правовыми системами служит основой их надлежащего равновесия, и от уважения Европейским Судом по правам человека национальной конституционной идентичности во многом зависит эффективность норм Конвенции о защите прав человека и основных свобод в российском конституционном правопорядке. Признавая фундаментальное значение европейской системы защиты прав и свобод человека, частью которой являются постановления Европейского Суда по правам человека, Конституционный Суд Российской Федерации готов к поиску правомерного компромисса ради поддержания этой системы, оставляя за собой определение степени своей готовности к нему, поскольку границы компромисса в данном вопросе очерчивает именно Конституция Российской Федерации».
Предшествовал данному решению КС РФ другое постановление от 14 июля 2015 г. № 21-П по запросу группы депутатов ГД ФС РФ по вопросу обязанности органов законодательной, исполнительной и судебной власти, к безусловному исполнению постановления Европейского Суда – даже в случае, если оно противоречит Конституции РФ. Конституционный Суд РФ, в частности, отметил следующее: «Если постановление Европейского Суда по правам человека, вынесенное по жалобе против России, основано на толковании положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод, приводящем к их противоречию с Конституцией Российской Федерации, такое постановление – по смыслу статей 4 (часть 2), 15 (части 1 и 4), 16 (часть 2) и 79 Конституции Российской Федерации – не может быть исполнено».
Вопрос же противоречит ли то или иное решение Европейского Суда Конституции КС РФ оставил, естественно, за собой как единственный судебный орган в России, осуществляющий конституционное судопроизводство.
Кроме указанных решений КС РФ, были и другие. Дело «Константин Маркин против России», по поводу которого в 2010 году возник конфликт толкований между Конституционным Судом РФ и Европейским Судом в вопросе о наличии или отсутствии дискриминации по гендерному признаку вследствие лишения мужчин-военнослужащих возможности получить трехгодичный отпуск по уходу за ребенком, предоставляемый женщинам-военнослужащим или постановление Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу «Анчугов и Гладков против России», в котором наличие в российском законодательстве ограничения избирательного права лиц, осужденных по приговору суда, было признано нарушением статьи 3 «Право на свободные выборы» Протокола № 1 к Конвенции и т.д.
На сегодняшний день вопрос, как было указано выше, остается открытым и дискуссии среди ученных-правоведов и правоприменителей не прекращаются.
В попытках ответить на вопрос: какой все же метод толкования норм международного права, а именно, Европейской Конвенции, установлен в России, то невольно обнаруживается, что, с одной стороны, дуалистический — где Конституционный Суд РФ отмечает готовность к поиску правомерного компромисса при коллизиях конвенционного и конституционного права, тем самым признавая наличие двух, по сути, равных правовых систем («два не пересекающихся круга»); с другой, один из монистических — с верховенством национальной Конституции.
В связи с этим стоит обратить внимание на мнение заместителя Председателя Конституционного Суда РФ С.П. Маврина, который отмечает, что «однако, поскольку в силу опять-таки той же части 4 статьи 15 Конституции РФ, международные договоры Российской Федерации имеют приоритет перед ее законами, то эти договоры, равно как и толкующие их положения решения компетентных межгосударственных органов, должны располагаются в российской правовой системе с точки зрения объема их юридической силы под Конституцией РФ и основанных на ней решениях и правовых позициях Конституционного Суда РФ, и занимать, тем самым, промежуточное положение между Конституцией и толкующими ее положения решениями Конституционного Суда РФ, с одной стороны, и федеральными законами РФ, с другой стороны, поскольку именно перед федеральными законами они и имеют в нашей правовой системе приоритет согласно части 4 статьи 15 Конституции РФ. Это обстоятельство, к слову сказать, в более выгодном свете с позиции имплементации правоположений Европейской Конвенции характеризует нашу правовую систему, например, в сравнении с германской, в которой Европейская Конвенция, как это следует из правовой позиции Федерального Конституционного Суда Германии, сформулированной по делу Гёргюлю, не имеют приоритета перед законами, а только приравниваются к ним, поскольку реально получает в германской правовой системе лишь статус федерального закона. В российской же правовой системе данный источник правового регулирования, тем не менее, получил приоритет перед федеральными законами, включая, надо полагать, и федеральные конституционные законы»[42].
Однако вернемся к указанным решениям Конституционного Суду РФ. В них Суд отметил, что Россия приняла на себя обязательства исполнения постановлений Европейского Суда в соответствии со статьей 46 Конвенции (ipso facto) и Федерального закона от 30 марта 1998 года № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней».
Между тем, несмотря на то, что, — согласно правовой позиции, выраженной КС РФ в определении от 2 июля 2013 года № 1055-О, где указывается: «проверка конституционности федерального закона о ратификации международного договора, в том числе по порядку принятия, по общему правилу, может быть осуществлена лишь до момента вступления данного международного договора в силу; иное не только противоречило бы общепризнанному принципу международного права pacta sunt servanda и ставило бы под сомнение соблюдение Российской Федерацией добровольно принятых на себя международных обязательств, в том числе вытекающих из Венской конвенции о праве международных договоров, но и нарушало бы предписания статьи 125 (пункт «г» части 2) Конституции Российской Федерации и конкретизирующих ее положений подпункта «г» пункта 1 части первой статьи 3 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», которые уполномочивают Конституционный Суд Российской Федерации разрешать дела о соответствии Конституции Российской Федерации лишь не вступивших в силу международных договоров Российской Федерации» – Суд все же отметил, что «не исключается, что международный договор, который при присоединении к нему Российской Федерации как по своему буквальному смыслу, так и по смыслу, придававшемуся ему в процессе применения межгосударственным органом, уполномоченным на это самим международным договором, соответствовал Конституции РФ, впоследствии посредством одного лишь толкования был содержательно конкретизирован таким образом, что вступил в противоречие с положениями Конституции Российской Федерации, прежде всего относящимися к правам и свободам человека и гражданина, а также к основам конституционного строя, в том числе государственному суверенитету и высшей юридической силе Конституции Российской Федерации»[43].
Здесь, очевидно, что Конституционный Суд РФ ссылается на принцип «живой инструмент», в соответствии с которым, и исходя из прецедентной практики Европейского Суда, текст Конвенции является лишь отправной точкой, ЕСПЧ же предстоит давать динамичное и эволютивное[44] толкование этому «живому инструменту» в свете современных реалий.[45] В то же время, следует отметить, что все страны присоединившиеся к Конвенции знали о принципе «живой инструмент», также знали, что толкование Конвенции будет осуществляться исключительно Европейским Судом исходя из исторического периода.
Еще одним дискуссионным вопросом, на мой взгляд, является ссылки Конституционного Суда на статью 79 Конституции РФ: «Российская Федерация может участвовать в межгосударственных объединениях и передавать им часть своих полномочий в соответствии с международными договорами, если это не влечет ограничения прав и свобод человека и гражданина и не противоречит основам конституционного строя Российской Федерации».
Однако, исходя из сути и роли Европейского Суда, ЕСПЧ не передавалось, и он не принимал на себя часть каких-либо полномочий государственных органов стран-участниц Конвенции, в том числе и органов, осуществляющих правосудие. Более того, Европейский Суд неоднократно отмечал, что не является вышестоящей судебной инстанцией по отношению к национальным судам (quatrieme instance). Защита прав и свобод человека и гражданина является первостепенной задачей государств-участников, поэтому они и наделены известным принципом «свободы усмотрения»[46] исходя из национальных особенностей. Он (Суд) всего лишь определяет были ли нарушены в конкретном деле государством нормы Конвенции или нет.
Заключение
Если попытаться подвести некий итог взаимодействия международного и национального права в целом и конвенционного права с внутригосударственным, в частности, то можно смело утверждать, что однозначного и безусловного доктринального подхода мировое сообщество еще не выработало.
Способы имплементации международного права разные, такими же разными являются и методы их толкования, хотя безусловно позитивные шаги в этом направлении государствами делаются.
Если остановиться конкретно на проблеме конкуренции конвенционного и конституционного права стран – участниц, то следует отметить, что они не носят систематического характера, хотя иногда и встречаются.
Несомненно, Договаривающиеся Стороны и Совет Европы должны и дальше продолжать совместную работу по устранению противоречий и коллизий. Никто не возьмется отрицать то фундаментальное значение, которое внес, за время своего существования, Европейский Суд в развитие правовой системы той или иной страны. Если мы обратим взор на нашу страну, то это такие кардинальные изменения как: появление «принципа правовой определенности» в окончательных решениях судов РФ (Дело ««Рябых против Российской Федерации» от 24 июля 2003 г., жалоба № 52854/99); внесенные изменения в уголовно-процессуальный кодекс, касающиеся порядка и сроков содержания под стражей ( Дело «Беднов против Российской Федерации» от 1 июня 2006 г., жалоба № 21153/02); реформа пенитенциарной системы и достигнутые в этой области успехи нашей страной (Дело «Калашников против Российской Федерации» от 15 июля 2002 г., жалоба № 47095/99; Дело «Ананьев и другие против Российской Федерации» от 10 января 2012 г., жалобы №№ 42525/07 и 60800/08) и многие другие.
Преодоления расхождений и предотвращение правовых конфликтов между суверенными государствами – членами Совета Европы должно строиться на сотрудничестве, взаимопонимании и поиске взаимовыгодного баланса, главной целью которого должна быть защита фундаментальных прав и свобод человека и гражданина.
[2] Гегель. Сочинения. Т. 7. Философия права. М.-Л., 1934.
[3] Дерябина Е.М. «Традиционные доктрины и подходы к решению вопроса о соотношении международного, внутригосударственного и общеевропейского права: монизм и дуализм. // Вестник Московского государственного областного университета (Электронный журнал). 2010. № 2. с. 121-131.
[5] Дерябина Е.М. «Традиционные доктрины и подходы к решению вопроса о соотношении международного, внутригосударственного и общеевропейского права: монизм и дуализм. // Вестник Московского государственного областного университета (Электронный журнал). 2010. № 2. с. 121-131.
[6] Гаврилов В.В. Указ.соч. – С. 132.
[7] Ануфриева Л. П. Соотношение международного публичного и международного частного права: правовые категории. М., 2002. С. 327.
[8] Дерябина Е.М. «Традиционные доктрины и подходы к решению вопроса о соотношении международного, внутригосударственного и общеевропейского права: монизм и дуализм. // Вестник Московского государственного областного университета (Электронный журнал). 2010. № 2. с. 121-131.
[10] Мюллерсон Р. А. Соотношение и взаимодействие международного публичного, международного частного и национального права: Автореф. дис. … доктора юрид. наук. М., 1985. С. 9.
[11] Ганюшкин Б. В. Проблемы трансформации и имплементации международно-правовых норм в отечественной доктрине международного права // Общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры в практике конституционного правосудия: материалы Всероссийского совещания (Москва, 24 декабря 2002 г.) / Под ред. М. А. Митюкова, С. В. Кабышева, В. К. Бобровой и А. В. Сычевой. М., 2004. С. 83.
[12] Гаврилов В. В. Теория трансформации и имплементации норм международного права в отечественной правовой доктрине // Московский журнал международного права. 2001. N 2. С. 43.
[13] Барциц И. Н. Международное право и правовая система России // Журнал российского права. 2001. № 2.
[15] Веская конвенция о праве международных договоров. Статьи 31-33.
[16] См.: Blackburn and Polakiewicz, eds. Fundamental Right in Europe, 2001. Сh.2; Keller and Stone Sweet. A Europe of Rights, 2008. P. 683
[17] Право Европейской конвенции по правам человека / Харрис, О’Бойл и Уорбрик; [пер. с англ. Власихин В. А. и др.]. – Науч. изд. – М.: Развитие правовых систем, 2016
[18] Keller and Stone Sweet. A Europe of Rights, 2008. P. 683
[19] Право Европейской конвенции по правам человека / Харрис, О’Бойл и Уорбрик; [пер. с англ. Власихин В. А. и др.]. – Науч. изд. – М.: Развитие правовых систем, 2016
[20] Keller and Stone Sweet. A Europe of Rights, 2008. P. 6
[21] Oerlemans v. Netherlands, A 219 (1991) 15 EHRR 561/
[22] Право Европейской конвенции по правам человека / Харрис, О’Бойл и Уорбрик; [пер. с англ. Власихин В. А. и др.]. – Науч. изд. – М.: Развитие правовых систем, 2016
[23] Конституции буржуазных государств М., 1982. С. 103.
[24] Решение № 74-54 DC от 15 января 1975, Journal officiel от 16 января 1975, страница 671, Recueil, p. 19.
[25] Мари-Элизабет Бодуан. Франция и исполнение постановлений Европейского Суда по правам человека»// Международная конференция «Совершенствование национальных механизмов эффективной имплементации Европейской конвенции по правам человека». 2015 года. Санкт-Петербург.
[26] Кассационный суд, 24 мая 1975, Société des Cafés Jacques Vabre, 73-13.556.
[27] Мари-Элизабет Бодуан. Франция и исполнение постановлений Европейского Суда по правам человека»// Международная конференция «Совершенствование национальных механизмов эффективной имплементации Европейской конвенции по правам человека». 2015 года. Санкт-Петербург.
[28] Конституция Австрийской Республики от 10 ноября 1920 года.
[29] Конституция Австрийской Республики от 10 ноября 1920 года.
[30] Постановление Европейского Суда от 31.07.2008 (жалоба № 40825/98.
[31] Постановление Конституционного Суда Австрийской Республики от 25 сентября 2010 г. (VfSlg 19.166/2010).
[32] Катарина Пабел. Исполнение постановлений Европейского Суда по правам человека в Австрии// Международная конференция «Совершенствование национальных механизмов эффективной имплементации Европейской конвенции по правам человека». 2015 года. Санкт-Петербург.
[33] Конституции буржуазных государств М., 1982. С. 178–179.
[34] Постановление Второго Сената Федерального Конституционного Суда Германии от 14 октября 2004 года по делу 2BvR 1481/04 (BVerfGE 111, 307) по вопросу об исполнении постановления Европейского Суда от 26 февраля 2004 (дело «Гёргюлю (Gorgulu) против Германии»).
[35] Постановление Конституционного Суда Итальянской Республики от 19 ноября 2012 г. по делу № 264/2012.
[36] Постановление Европейского Суда от 31 мая 2011 г. по делу «Маджо и другие против Италии (Maggio & others vs. Italy)».
[37] Конституции буржуазных государств М., 1982.
[38] Хабриева Т.Я., Лазарев В.В. Судебная практика в современной правовой системе России. // Информ право. 2018
[39] Конституция РФ от 12 декабря 1993 года.
[40] Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 10 октября 2003 г. № 5 г. Москва «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации».
[41] Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 19 января 2017 года № 1-П.
[42] Маврин С.П. Правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерациями по проблеме имплементации Европейской конвенции по правам человека. //Международная конференция «Совершенствование национальных механизмов эффективной имплементации Европейской конвенции по правам человека». 2015 года. Санкт-Петербург.
[43] Постановление Конституционного Суда РФ от 14.07.2015 № 21-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней», пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона «О международных договорах РФ», частей первой и четвертой статьи 11, пункта 4 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса РФ, частей 1 и 4 статьи 13, пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса РФ, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства РФ и пункта 2 части четвертой статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса РФ в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы».
[44] См. Johnston v. Ireland, А 112 (1986), 9 EHRR 203, § 53, PC. О толковательной и правотворческой роли Европейского Суда, а ранее Комиссии по правам человека см.: Gearty. 52 CLJ 89; Mahoney. 11 HRLJ 57 (1990); Stavros. ‘Hie Guarantees for Accused Persons under Article 6 of the European Convention on Human Rights, 1993. P. 340-350 (далее — Stavros).
[45] Дело Tyrer v. UK. A 26 (1978), 2 EHRR 1, § 31.
[46] А 24 (1976), 1 EHRR 737, § 48-49, PC. На эту доктрину опирался Европейский Суд ранее, вслед за Комиссией по правам человека, в деле Lawless v. Ireland (Постановление по существу дела), А 3 (1961), 1EHRR 15, §28, в контексте чрезвычайных положений (статья 15 Конвенции). О применении доктрины в делах по статьям 8-11 Конвенции см. далее раздел 13.
Источник
